Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно

Фанни несколько минут жевала колпачок ручки, прежде чем начать.

«Дорогая Флосси!

Кажется странным писать тебе письмо, когда ты не в колледже, а уже вернулась в Атлантик-Сити. Я хотела было пройти в приемный покой и попросить воспользоваться телефоном, но не уверена, что смогу правильно выразить мысли.

То, что ты хочешь переплыть Ла-Манш, а я хочу родить здорового ребенка – не одно и то же, и мне было чудовищно больно, когда ты сравнила эти вещи. Я понимаю, что каждая из нас очень хочет добиться своего, но ты должна понять, что если провалишься, то просто сядешь на корабль и вернешься домой. Если провалюсь я, у меня в руках окажется еще один мертвый младенец».

Фанни мысленно вернулась к их ссоре. Она практически потребовала, как обиженное дитя, чтобы Флоренс осталась дома, пока ребенок не родится, а когда это не сработало, она совершила ошибку, напомнив Флоренс, что вот она к двадцати годам уже была замужней женщиной – чьей-то женой.

– И посмотри-ка на великолепный результат, – сказала Флоренс резким голосом. – Твой брак – не то чтобы звучная похвала этому институту.

Ручка Фанни замерла над страницей. Стоит ли ей попытаться защитить свой брак? Семья Фанни так и не потеплела к Айзеку, даже когда в первое время он изо всех сил пытался впечатлить ее родителей и сестру. Фанни взвесила слова и решила, что Айзека лучше было и вовсе не упоминать.

«Если ты хочешь переплыть Ла-Манш, то этого для тебя хочу и я. Мне жаль, что я не была более великодушной, когда ты пришла ко мне. Можешь наказать меня, если хочешь, но, пожалуйста, не игнорируй меня слишком долго. Быть запертой в больнице – все равно что застрять в другом мире. Из окна мне виден океан, но я не могу слышать его или чувствовать соленый запах.

Твоя любящая сестра,

Закончив письмо, Фанни дважды перечитала его, затем сложила страницы и засунула в конверт. Не успела она закончить, как с ужином на подносе зашла Дороти, поэтому она быстро подписала письмо – Флоренс Адлер, Северо-восточный угол Атлантик и Вирджиния-авеню, Атлантик-Сити.

– Дороти, ты не могла бы помочь мне найти марку?

В половине одиннадцатого Фанни перестала ждать Дороти. Медсестры дневной смены заканчивали работу в семь, и она наверняка уже ушла домой. Скорее всего просьбу Фанни она выбросила из головы, едва выйдя из палаты.

Фанни не спала, а поиски марки стали причиной не хуже других, чтобы немного пройтись. Когда она вставала с кровати, медсестры цокали языками, так что она старалась делать это пореже. Но время от времени разминать ноги было приятно. Фанни взяла тапочки и халат и вышла из комнаты в холл. Она решила зайти в сестринскую, спросить про марку и, возможно, взять газету, если ее уже дочитали.

В акушерском крыле было темно и тихо, за исключением нечастых детских вскрикиваний. Свет виднелся только в конце коридора, где друг напротив друга находились детская и сестринская комнаты.

Сегодня из сестринской доносились тихие голоса. Стоило ли прерывать их ради такой мелочи, как марка? Фанни не хотелось вторгаться в занимавший женщин разговор о важных больничных делах. Она начала было разворачиваться, чтобы вернуться в палату, когда услышала голос одной из сестер:

– Это одна из самых трагичных вещей, что я когда-либо слышала. – Фанни замерла на месте и вслушалась. – Вы можете себе представить, что вам бы пришлось ей рассказать?

Пятерняшки. Фанни поспешила к двери сестринской и заглянула внутрь.

– Есть новости? – в панике спросила она. Три сестры с сигаретами сидели вместе на велюровом диване. Фанни знала двоих – Бетти и Мэри, – а третью видела несколько раз в коридоре, когда та спешила куда-то по важным, как казалось Фанни, делам. Возможно, она работала в родильном зале или в операционной. Все три женщины вскинули на нее испуганные глаза. Бетти положила сигарету на край общей для всех пепельницы и вскочила, чтобы взять Фанни за руку.

– Ты в порядке? Почему ты не в постели?

Фанни заметила, что всегда занятая медсестра кончиками пальцев протерла уголки глаз.

– Я хотела одолжить марку. Есть ли какие-то новости…

Три женщины встревоженно переглянулись.

– …о детках Дион?

Прямо на ее глазах лица женщин поменялись.

– Да! Да! – воскликнула Мэри. – Все дети живы! Это чудо!

Бетти подвела ее к ротанговому стулу напротив дивана.

– Садись, – сказала она, отодвигая с края туалетного столика стопку журналов, «Атлантик-Сити пресс» и пепельницу. – Положи ноги на стол.

– Сигаретку? – спросила деловая сестра, предлагая пачку «Честерфилд».

– Да, пожалуйста, – согласилась Фанни, протягивая руку.

Мэри передала ей зажигалку. Фанни не курила уже дольше двух недель, и сколько до этого? Может, с вечеринки Ньюманов? Она глубоко затянулась. Сигарета символизировала что-то, что придавало вечеру праздничную атмосферу, будто женщины напротив Фанни были ее подругами, а не сотрудницами больницы, которым платили, чтобы они меняли ей простыни и приносили еду.

– Какие последние новости о пятерняшках? – спросила Фанни, поглядывая на газету.

Мэри развернула ее на нужной странице и передала Фанни. Там, на верху двадцать первой страницы, сиял заголовок: «ДВОЕ ИЗ ПЯТЕРНЯШЕК ЧУВСТВУЮТ СЕБЯ ХУЖЕ». Газета посвятила почти две полосы пятерым девочкам-близнецам, родившимся чуть больше недели назад в канадском Онтарио.

Фанни не могла выбросить из головы эту историю. По словам газеты, за всю историю человечества было только тридцать случаев рождения пятерняшек. И ни одного, когда выжили бы все дети. То, что эти малютки продержались уже больше недели, было чудом.

– Эдит говорит, что Мари, кажется, становится хуже, – сказала Бетти.

Фанни отметила про себя, что Эдит – это имя вечно занятой медсестры. Затем она спросила:

– Мари – это самая маленькая?

– Да, – сказала Эдит.

– Мне так нравятся все их имена – а вам? – спросила Мэри.

Бетти согласно кивнула.

– Такие французские.

Фанни быстро пробежалась глазами по статье.

– Не похоже, чтобы доктор был полон оптимизма.

Женщины поцокали языками, и Фанни встревоженно нахмурилась. По правде сказать, в глубине души – в самой-самой глубине – она подсознательно надеялась, что с пятерняшками что-то пойдет не так. То, что одна женщина, у которой уже было пятеро детей, может родить не одного, а пятерых младенцев сразу, и что они все выживут, вызывало у нее жуткую зависть.

Дети Дион провели первые пять дней своей жизни в корзине с простынями и грелками, возле печки. Их кормили смесью грудного молока, кукурузного сиропа, воды и рома, а когда к пятому дню они все еще дышали, их переместили в подаренный инкубатор, похожий на тот, в котором Хирам провел последние дни своей жизни.