Татьяна де Ронэ - Ключ Сары

Антуан окинул все вокруг профессиональным взглядом.

– Электричество больше не соответствует нормам, – заметил он, указывая на старые фарфоровые пробки. – Отопление тоже антикварное.

Огромные радиаторы были черными от окалины и чешуйчатыми, как змеиная кожа, если не больше.

– Погоди, ты еще не видел кухню и ванную, – сказала я.

– У ванны ножки в форме львиных лап, – добавила Зоэ. – Мне будет жалко, если ее поменяют.

Антуан обследовал стены, слегка их выстукивая.

– Думаю, вы с Бертраном хотите все обновить? – предположил он, глядя на меня.

Я пожала плечами:

– Не имею представления, чего он в точности хочет. Это была его идея перебраться сюда. Я не горела желанием. Мне хотелось чего-нибудь… более практичного. Чего-нибудь поновее.

Антуан улыбнулся:

– Но здесь все будет новым, когда мы закончим.

– Возможно. Но для меня это всегда будет квартира Мамэ.

Отпечаток Мамэ лежал здесь на всем, хотя сама она вот уже девять месяцев как переехала в дом для престарелых. Когда-то на меня произвели сильное впечатление старинные картины, мраморный камин, на котором стояли семейные фотографии в серебряных рамках, мебель, прекрасная своей элегантной и сдержанной простотой, множество книг на полках в библиотеке, кабинетный рояль, покрытый роскошным алым бархатом. Ярко освещенная гостиная выходила в тихий внутренний двор, его противоположная стена была густо увита плющом. Именно в этой комнате я увидела ее в первый раз, неловко протянула руку, еще не освоившись с тем, что моя сестра называла «французской манией целоваться».

Парижанкам не пожимают руку, даже в первый момент знакомства. Их расцеловывают в обе щеки.

Но тогда я этого еще не знала.

Мужчина в бежевом плаще снова просмотрел свой список.

– Погодите, – сказал он коллеге, – не хватает еще одного ребенка. Мальчика.

Он назвал его имя.

Сердце девочки на мгновение замерло. Мать посмотрела в ее сторону. Малышка украдкой прижала палец к губам. Двое мужчин этого не заметили.

– Где мальчик? – спросил мужчина в плаще.

Девочка сделала шаг вперед, судорожно сжимая руки.

– Моего брата здесь нет, месье, – сказала она на прекрасном французском языке урожденной парижанки. – Он уехал в начале месяца с друзьями в деревню.

Человек в плаще внимательно на нее посмотрел. Потом сделал знак полицейскому:

– Обыщите квартиру. Побыстрее. Может, отец тоже прячется.

Полицейский проверил одну за другой все комнаты, добросовестно открывая каждую дверь, заглядывая под кровати и в шкафы.

Пока один обходил квартиру, другой ждал, прохаживаясь туда-сюда. Когда он повернулся к ним спиной, девочка быстро показала матери ключ. «Папа придет за ним, придет позже», – прошептала она. Мать кивнула, как бы сказав: хорошо, я поняла, где он. Однако она начала хмурить брови, глазами указывая на ключ и жестами давая понять, что девочка должна оставить ключ отцу, причем так, чтобы тот понял, где его искать. Мужчина внезапно обернулся и посмотрел на них. Мать застыла. Девочка дрожала от страха.

Какой-то момент он разглядывал их, потом резким движением захлопнул окно.

– Прошу вас, здесь так жарко, – взмолилась мать.

Мужчина улыбнулся. Девочка подумала о том, что никогда не видела такой уродливой улыбки.

– Мы предпочитаем, чтобы окна были закрыты, мадам, – отрезал он. – Не далее как этим утром одна женщина выбросила своего ребенка из окна, а потом и сама выпрыгнула. Нам бы не хотелось, чтобы такое повторилось.

Мать в ужасе не проронила ни слова. Девочка устремила на мужчину ненавидящий взгляд. Ей было отвратительно в нем все до мельчайших деталей. Она проклинала его красную физиономию, влажный рот, широко расставленные ноги, сдвинутую на затылок фетровую шляпу, пухлые руки, сложенные за спиной.

Она ненавидела его всеми фибрами своей души, как никого никогда в своей жизни не ненавидела, даже того мерзкого мальчишку в школе, Даниэля, который с придыханием шипел ей ужасные вещи, мерзкие вещи про акцент ее родителей.

Она напрягла слух, стараясь уловить малейшие звуки тщательного обыска. Он не найдет братика. Слишком хорошо скрыт шкаф. У малыша надежное убежище. Они никогда его не найдут. Никогда.

Полицейский вернулся, пожал плечами и покачал головой.

– Никого, – сказал он.

Мужчина в плаще подтолкнул мать к двери. Потребовал ключи от квартиры. Та молча их протянула. Друг за другом они спустились по лестнице; сумки и пакеты, которые несла мать, мешали идти быстрее. Девочка судорожно пыталась сообразить: как ей передать ключ отцу? Где его оставить? У консьержки? А вдруг она в этот час еще спит?

Как ни странно, консьержка была уже на ногах и ждала у двери своей каморки. Девочка заметила на ее лице странное выражение – какое-то злобное ликование. «Что это означает? – подумала малышка. – Почему консьержка смотрит только на двоих мужчин, почему не смотрит ни на нее, ни на мать, как будто не желает встречаться с нами взглядом, словно никогда раньше нас не видела? Ведь мать всегда была любезна с этой женщиной, иногда сидела с ее девочкой, маленькой Сюзанной, которая часто плакала, потому что у нее болел живот. Мать была очень терпелива, без устали пела Сюзанне песенки на своем родном языке, и малютке это нравилось, она мирно засыпала».

– Вы не знаете, где отец и сын? – спросил полицейский, передавая консьержке ключи от квартиры.

Та пожала плечами. Она по-прежнему не смотрела ни на девочку, ни на ее мать, только поспешно сунула ключи в карман, что очень не понравилась малышке.

– Нет, – ответила она полицейскому. – Мужа я вообще в последнее время редко видела. Может, он прячется. Вместе с мальчиком. Вам бы поискать его в подвале или в кладовках на последнем этаже. Могу вас проводить.

В ее служебной каморке захныкал младенец. Консьержка, повернув голову, бросила туда взгляд через плечо.

– У нас нет времени, – вздохнул мужчина в плаще. – Нам надо идти. Вернемся позже, если понадобится.

Консьержка пошла за ребенком и вернулась, прижимая его к груди. Сказала, что точно знает: есть и другие семьи в домах по соседству. С гримасой отвращения назвала их фамилии. «Как будто грубое слово говорит, – подумала девочка, – из тех грязных слов, которые никогда нельзя произносить».

Бертран сунул наконец телефон в карман и обратил на меня внимание. И даже удостоил своей неотразимой улыбкой. Ну почему мне достался отчаянно привлекательный муж? – в энный раз подумала я. Когда мы с ним впервые встретились в Куршевеле, много лет назад, он был щуплым юношей. А сейчас, в свои сорок семь, приобретя силу и импозантность, излучал чисто французскую мужественность – с патиной истинного шика. Он был как хорошее вино, которое, старея, обретает тонкость вкуса и мощь, в то время как я, похоже, растеряла свою молодость где-то на перегоне между рекой Чарльз [11] Charles River – река в штате Массачусетс. и Сеной. Мой сороковник ничего хорошего мне не добавил. Если у Бертрана седеющие волосы и морщины, казалось, только оттеняли его красоту, то такие же изменения мою красоту губили, и в этом у меня никаких сомнений не оставалось.