Татьяна де Ронэ - Ключ Сары

Девочка рассеянно смотрела на проплывающие за окном дома и деревья. Она думала только о брате, запертом в шкафу, в пустой квартире, он ждал ее. Она не могла думать ни о чем другом. Когда они проезжали через мост, она увидела мерцающую внизу Сену. Куда они едут? Папа не знал. Никто не знал. И всем было страшно.

Внезапный удар грома заставил всех вздрогнуть. Дождь обрушился на Париж, такой сильный, что автобус был вынужден затормозить. Девочка слушала, как капли разбиваются о крышу. Остановка продлилась совсем недолго. Шины зашуршали по мостовой: автобус опять тронулся в путь. Снова выглянуло солнце.

Автобус остановился, им велели выходить – в неразберихе пакетов, чемоданов и плачущих детей. Улица была девочке незнакома. В этом квартале она никогда не была. На другом конце улицы она увидела станцию наземного метро.

Их повели в большое светлое здание. На его фасаде было что-то написано огромными черными буквами, но она не успела прочесть. Только тут она увидела, что вся улица заполнена людьми – такими же семьями, как ее собственная, – они выбирались из автобусов под крики полиции. Французской полиции, и только французской.

Вцепившись в руку отца и получая пинки и толчки со всех сторон, она добралась до гигантской крытой арены. Там уже скопилась бесчисленная толпа – и в центре арены, и на жестких металлических сиденьях трибун. Сколько там было людей? Она не могла бы сказать. Сотни? А новые все прибывали и прибывали. Девочка подняла глаза к огромному синему застекленному потолку в форме купола. Его пронзало безжалостное солнце.

Отец нашел место, где можно было присесть. Девочка глядела на непрекращающийся поток, вливавшийся в толпу, и та все росла и росла. Шум усиливался – это был нарастающий гул тысяч голосов, детских рыданий, женских причитаний. Жара становилась все более удушающей по мере того, как солнце двигалось к зениту. Места оставалось все меньше, им пришлось прижиматься друг к другу. Она смотрела на мужчин, женщин, детей, на их искаженные лица и полные ужаса глаза.

– Папа, – сказала она, – сколько мы здесь пробудем?

– Не знаю, милая.

– А почему мы тут?

Она положила руку на желтую звезду, пришитую к ее груди.

– Все из-за этого, да? – сказала она. – Такая здесь у всех.

Отец грустно улыбнулся:

– Да, все из-за этого.

Девочка нахмурилась:

– Это несправедливо, Папа, – проговорила она сквозь зубы. – Это несправедливо!

Он обнял ее и ласково прошептал ее имя.

– Да, моя радость, ты права, это несправедливо.

Она села к нему на колени, прижавшись щекой к желтой звезде на его куртке.

Месяц назад мать пришила такие звезды на всю их одежду. Кроме вещей младшего брата. Незадолго до этого на их удостоверения личности поставили печать «Еврей» или «Еврейка». Потом оказалось, что есть много чего, на что они больше не имеют права. Играть в сквере. Кататься на велосипеде. Ходить в кино. В театр. В ресторан. В бассейн. Брать книги в библиотеке.

Она видела, как повсюду появляются надписи: «Евреям запрещено». А на дверях мастерской, где работал отец, надпись гласила: «Еврейское предприятие». Маме приходилось ходить за покупками после четырех дня, когда в магазинах уже ничего не оставалось из-за продуктовых карточек. В метро они должны были ездить только в последнем вагоне. И возвращаться домой до наступления комендантского часа, и не выходить из дома до восхода солнца. Что еще им было позволено делать? Ничего. Ничего, подумала она.

Несправедливо. Так несправедливо. Почему? Почему они? Почему все это? Похоже, никто не в силах ей это объяснить.

Джошуа уже ждал в конференц-зале, попивая бурду, которую он считал кофе и обожал. Я поспешила войти и уселась между Бамбером, заведующим фотоотделом, и Алессандрой, заведующей отделом «Общество».

Зал выходил на улицу Мабёф с ее постоянным движением, в двух шагах от Елисейских Полей. Не самый любимый мой квартал – слишком много народа, слишком много показухи, – но я появлялась здесь каждый день, привыкнув прокладывать себе дорогу по широким пыльным тротуарам сквозь толпу туристов, неизменно толкающихся здесь в любое время дня вне зависимости от времени года.

Вот уже шесть лет я писала для американского еженедельника «Seine Scenes» [13] «Сцены на Сене» (англ.) . . Он выходил и как бумажное издание, и в интернет-версии. Я вела хронику событий, способных заинтересовать американцев, работающих за рубежом. Мне предписывалось давать «местный колорит» во всех областях, от общественной жизни до культурной – выставки, фильмы, рестораны, книги, – не забывая о предстоящих президентских выборах.

На самом деле работа была не из легких. Сроки были самые сжатые, а Джошуа отличался деспотизмом. Я хорошо к нему относилась, и все-таки он был настоящим тираном. Из тех шефов, которые отказываются принимать во внимание личную жизнь, браки, детей. Если сотрудница беременела, она становилась невидимкой. Если мать должна была остаться дома с больным ребенком, он испепелял ее взглядом. Однако у него был острый глаз, настоящий издательский талант и потрясающий дар улавливать момент. Мы склонялись перед ним, а стоило ему повернуться спиной – стенали, но работали на износ. Лет пятидесяти, родившийся и выросший в Нью-Йорке, вот уже десять лет живущий в Париже, Джошуа имел добродушный вид, которому категорически не стоило доверять. У него было вытянутое лицо и нависающие веки. Но едва он открывал рот, как становилось ясно, что говорит непререкаемый шеф. Его слушали. И никто не осмеливался его перебивать.

Бамбер был из Лондона, ему не исполнилось еще и тридцати. Он нависал каланчой в метр восемьдесят с лишком, носил очки с сиреневыми стеклами, множество пирсингов и красил волосы в оранжевый цвет. Ему был присущ чисто британский изысканный юмор, который я находила совершенно неотразимым, хотя Джошуа редко его улавливал. К Бамберу я питала слабость. А еще он служил настоящей опорой в те дни, когда Джошуа бывал не в духе и срывал свое настроение на нас. Бамбер был надежным союзником.

Алессандра была наполовину итальянкой с идеальной кожей и ненасытными амбициями. Красивая девушка с блестящими черными вьющимися волосами и ровно теми пухленькими губками, от которых мужчины дуреют на глазах. Я так и не смогла разобраться, люблю я ее или нет. Она была вдвое младше меня, а зарабатывала уже столько же, хотя мое имя появилось в выходных данных журнала гораздо раньше, чем ее.

Джошуа пробежал список будущих статей. Предстояло написать солидный аналитический обзор президентских выборов – серьезный сюжет с учетом спорной победы Жана-Мари Ле Пена в первом туре. Я особенно не рвалась взваливать это на себя и втайне порадовалась, когда он достался Алессандре.