Джим Фергюс - Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Если уж говорить о богачах, то вот вам история… На этой неделе на ранчо приехал Толберт Филлипс из Филадельфии, чья семья сделала состояние на железнодорожных перевозках. Он приехал с сыном, Толбертом-младшим. Толли, как его называют, всего на пару лет старше меня. Этот длинный и неуклюжий щеголь, типичный студентик из Лиги Плюща [15] Лига Плюща – ассоциация восьми самых престижных университетов США, расположенных в северо-восточных штатах. Название происходит от побегов плюща, которые обвивают стены старинных зданий. , напоминает мне множество высокопоставленных молодых людей, за чьими теннисными мячиками я мальчишкой бегал в клубе, куда они летом приезжали заниматься. Вот только ведет себя этот парень хуже, чем любая девчонка. Ясно, что отец Толли – старый друг мистера Макджилливрея, привез сына поохотиться на бизонов как на своего рода обряд посвящения.

На охоту молодой Толли явился с ног до головы упакованный в сафарное хаки от «Аберкромби энд Фитч» плюс пробковый шлем.

– Вам нравятся мужчины в форме? – шепотом спросил он меня, по-видимому, не только не понимая, как нелепо он выглядит, но даже чуть ли не гордясь этим.

А вот мистеру Филлипсу, грубоватому и властному человеку, явно было стыдно за сыночка. Не успел Толли завалить своего бизона, как он сбежал с поля, оставив меня устанавливать камеру и делать фотопортрет. Пока я этим занимался, Толли, инспектируя свою добычу, поднял заднюю ногу бизона.

– Что это вы делаете? – спросил я.

– Проверяю его причиндалы, – сказал Толли.

– И зачем это вам понадобилось?

– Хочу сравнить с буйволом в Кейптауне. Знаете, я ведь бывал в Африке.

– Нет, этого я не знаю, – ответил я.

– Отец все время отправляет меня на всякие спортивные мероприятия, – проговорил он, – в надежде сделать из меня мужчину. А мне, как вы, наверно, догадались, Джайлс, нравятся мальчики.

Никогда раньше не слышал, чтобы кто-то в таком признавался.

– А! Нет, я ни о чем не догадывался, – ответил я.

– Сказать по правде, мне эта охота на крупного зверя совсем неинтересна, – продолжал Толли. – Но в Найроби столько очаровательных молодых людей. Даже на сафари у меня был мальчик в палатке.

Мне совсем не хотелось знать такие подробности о Толберте Филлипсе-младшем.

– Ладно, – торопливо сказал я. – Все готово. Давайте снимем ваш портрет.

– Я намерен позировать с бизоньей пиписькой в руке, – объявил Толли.

– О чем это вы говорите?

– Вы меня слышали, старина.

– Зачем это вам?

– Зачем? Посмешить самых близких друзей, разумеется, – объяснил Толли. – Если, конечно, вы понимаете, о чем я говорю.

– Нет, не понимаю, – сказал я. – Я ничего в этом не понимаю. И не хочу иметь с этим ничего общего.

– Ну, не будьте ханжой, старина, – гнул свое Толли. – Мы назовем снимок «Награда охотника». Вы только представьте, как взбесится отец!

– Почему вы хотите, чтобы ваш отец взбесился? – с просил я.

Толли посмотрел на меня с выражением крайнего терпения.

– Вы очень наивны, правда, Джайлс?

– Не думаю.

– Ладно, старина, все в порядке, – сказал он. – Все, что вам на самом деле надо знать: я – гость, вы – обслуга. А теперь давайте снимем портрет.

Ну так вот. Я снял портрет Толли Филлипса в точности так, как он просил, и результатом моих усилий стал утренний вызов в кабинет мистера Макджилливрея.

– Садись, Нед, – с казал он, сидя в своем кресле за рабочим столом, и я сразу понял, для чего он меня позвал. – Я много лет тебя знаю, паренек. Ты всегда был хорошим мальчиком. – Он взял сделанную мной фотографию Толли и подтолкнул ее по столу ко мне. – Выкинуть такую штуку – это на тебя не похоже.

– Простите меня, сэр, – сказал я. – Но именно так просил сфотографировать его Толберт. Я думал, он просто хотел пошутить.

– На редкость дурная шутка, – процедил мистер Макджилливрей. – Извращенная, больная шутка.

– Да, сэр, – согласился я. – Мне она тоже не показалась смешной.

– Но ты же сделал снимок, верно, Нед?

– Да, сэр. Потому что Толли попросил меня. А он – в аш гость.

– Отец Толберта – мой старинный и близкий друг, – заметил мистер Макджилливрей. – Его ничуть не позабавила безвкусная фотография его сына.

– Да, сэр, я и не думал, что она его позабавит, – с огласился я.

– Боюсь, у меня нет выбора, придется тебя выгнать, – сказал мистер Макджилливрей.

– Выгнать меня, сэр? – я был поражен. – Но я всего лишь выполнил пожелание гостя.

– Ты должен понять, парень, что я не могу оставить служащего, намеренно оскорбившего моего гостя, да еще таким образом.

Меня еще ни разу не выгоняли с работы. Кровь бросилась мне в лицо, но не от стыда, а от злости на богатых, чья власть дает им возможность походя калечить чужие жизни.

– Я вовсе не хотел никого оскорбить, мистер Макджилливрей, – попытался я объяснить. – Честно. Я просто сделал то, что просил гость.

– Ты мог отказаться, паренек, – заметил он. – Ты проявил неумение правильно оценить ситуацию.

– Я – обслуга, сэр, – попытался я спорить. – Меня учили, что обслуга должна выполнять желания гостей. Это всегда было моей работой.

– Ну хватит, Нед, – отрезал мистер Макджилливрей. – Вечером упакуешь вещи и рано утром уедешь. Чек за работу получишь перед отъездом у мистера Камминса. – Макджилливрей склонился над разложенными на столе бумагами, давая мне понять, что разговор окончен.

Минуту я просидел в оцепенении, не в силах пошевелиться. Потом робко произнес:

– Сэр?

Мистер Макджилливрей поднял голову и как будто удивился, увидев, что я все еще здесь.

– Так, Нед, в чем дело? – нетерпеливо спросил он.

– Позавчера вы сказали, что я вам как сын.

Он встретился со мной взглядом и не отвел глаз. Задумчиво нахмурил лоб, потом тряхнул головой, ставя последнюю точку.

– Нет, паренек, – с нажимом сказал от, отодвинул кресло и поднялся. – Я сказал: почти как сын. Ты – всего-навсего служащий, которого выгнали.

Это был славный урок. Но вообще-то уже пора ехать дальше.

Из Техаса я двинулся на юго-запад, через потрескавшиеся песчаные холмы по направлению к Нью-Мексико – обширному, сухому и пустынному краю. Здешние очаровательные крошечные городки довольно далеко отстоят друг от друга, многие из них покинуты, заколоченные окна пестрят объявлениями: «Продается», «Разорился вконец», «Калифорния или банкротство». В разбитые стекла заброшенных домов свищет холодный зимний ветер, на полях торчат высохшие стебли неубранной прошлогодней пшеницы и кукурузы, сухие и коричневые на фоне потрескавшейся земли. Одинокая страна, и мне в ней одиноко.