Джим Фергюс - Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Я остановился переночевать в заброшенном обшитом вагонкой фермерском доме близ Пепа, Нью-Мексико. Не думаю, что его прежние владельцы стали бы возражать. И все-таки я никак не мог отделаться от странного чувства, что они вот-вот вернутся домой и обнаружат мое вторжение. Тихо, как вор, я прошелся по пустым комнатам, мысленно представляя себе людей, которые здесь жили; я как будто слышал их голоса и смех. На полу то тут, то там валялись осколки их жизни: детский рисунок карандашом… лысая кукла с одной рукой… прошлогодний каталог «Монтгомери Уорд» [16] «Монтгомери Уорд» – сеть розничных магазинов в США, существующая с 1872 г. , уголки некоторых страниц загнуты в несбывшейся надежде… пустая бутылка из-под виски… просроченная банковская закладная. Немного раньше, когда еще было достаточно света, я установил камеру на штатив и сделал несколько негативов интерьера дома, чуть ли не надеясь, что, когда я их проявлю, на снимке волшебным образом, как призраки, появится бросившая его семья. Точно так же я надеялся, что мои родители волшебным образом вернутся на землю.

Они не увезли с собой кухонную плиту, возможно, она оказалась слишком тяжелой, и, поскольку ночь выдалась холодная, я набрал досок от разрушенного курятника на заднем дворе, наломал веток засохшего вяза и развел огонь. На крыльце я нашел обшарпанный стул и старую табуретку, которой воспользовался в качестве стола. Затем прибрался, как будто я был новый жилец, вымел мышиный помет сломанной метлой. Расстелил на полу спальный мешок и зажег керосиновую лампу.

Когда мама заболела, мне пришлось немного научиться готовить. От папы в кухне толку не было, и питались мы в основном бутербродами с колбасой. В поездку я взял с собой кухонный ящик, в котором лежали чугунная сковорода, котелок, медный кофейник, тарелка и чашка, основные приборы и немного припасов: соль, сахар, мука, кофе – словом, все самое необходимое. В котелке вскоре забулькали бобы, а еще этим утром в Порталесе я купил у мясника небольшой стейк. Его я поджарю с луком, а потом съем со свежей тортильей, которую купил там же у какой-то мексиканки. Есть у меня и единственный драгоценный помидор, купленный в большом магазине, его я порежу и положу поверх стейка. Помидор незавидный, он маленький и сморщенный, и все-таки он так ярко краснеет на этом сером зимнем фоне.

Вот так я устроил себе настоящий дом. От горячей плиты в кухне тепло и даже как-то уютно. Однако я слышу, как по дому, словно еще один неугомонный путешественник, свищет зимний ветер, а в заоконных сумерках простирается бескрайняя пустынная страна.

Сегодня мой семнадцатый день рождения, и я наконец достиг цели своего путешествия. Я пишу эти строчки, припарковавшись на Мэйн-стрит в Дугласе, штат Аризона. Воздух высокогорной пустыни прохладный и неподвижный; сегодня один из переходных дней, когда ясно, что зима уже кончилась, но еще далеко не весна. Клонящееся к закату солнце освещает бледные горы на востоке мягким, хотя и без тени теплоты светом. Город оставляет ощущение полупокинутости, уже хорошо знакомое мне по увиденному в пути, – неряшливый, захудалый городок с голыми витринами магазинов, разбитыми окнами и пустыми улицами.

Прошло уже больше двух месяцев, как я уехал из Чикаго, и вот теперь, здесь, я почувствовал такое одиночество, такую тоску по дому, каких я еще не испытывал. Пустыня, по которой я ехал последние несколько сотен миль, казалась суровой и мрачной. Я – чужак в чужой стране. Далеко к югу, позади границы с Мексикой, я вижу зазубренные пики Сьерра-Мадре, словно чудовища, нависающие над равнинами. В этом предвечернем свете они кажутся мне куда менее романтичными, чем я себе представлял, – твердые, скалистые, неприютные…

Мне страшно. Ну вот, я это написал. Я подумываю о том, чтобы развернуть «родстер» и рулить назад, в Чикаго. Но там не осталось ничего родного – ни родителей, ни дома, ни моей комнаты. Некуда мне возвращаться. Так что я посижу тут немного, пока снова не стану храбрым. Не знаю, что со мной творится. Солнце садится, и холодный воздух падает на меня, будто камень с крыши. Мне хотелось бы, чтобы папа с мамой были живы. Может быть, я сумел бы остаться в Чикаго, закончить колледж, найти постоянную работу. Может быть, я помогал бы отцу в его бизнесе и он не покончил бы с собой. Я женился бы на Энни Парсонс и завел бы собственную семью… «Будь счастлив, Нед Джайлс», – сказала Энни.

Ну ладно. Я только что перестал плакать, сидя в машине, припаркованной на Мейн-стрит в Дугласе, штат Аризона, в мой семнадцатый день рождения. Плакать, как чертов младенец. В первый раз я плакал по своим родителям… в первый раз я плакал по себе самому. А теперь выплакался.

Перечитал написанное вчера, и стало стыдно за себя, за то, что был таким хнычащим младенцем-переростком. За последние двадцать четыре часа столько всего произошло, что теперь все по-другому. Даже не знаю, с чего начать. Если бы я не пообещал всегда быть на этих страницах честным, я бы вычеркнул вчерашнюю запись.

Проплакавшись, я вновь завел машину и поехал в город. Сегодня мой день рождения, настроение печальное, поэтому я решил побаловать себя комнатой в гостинице и обедом со стейком. Я легко отыскал гостиницу «Гэдсден» в конце Мейн-стрит. В грязноватом пограничном городишке это респектабельное пятиэтажное каменное здание смотрится инородным телом.

Внутри оказалось еще респектабельнее, чем снаружи; войдя, я сразу увидел, что гостиница мне не по средствам. Я стоял в вестибюле и крутил головой, разглядывая затейливо оформленные пролеты и площадки массивной центральной лестницы белого итальянского мрамора. Лестница вела в мезонин, фланкированный четырьмя огромными мраморными колоннами, декорированными золочеными листьями и роскошным витражным панно от Тиффани длиной сорок два фута. В вестибюле толпились добровольцы, желающие принять участие в Большой экспедиции к апачам, одни прохаживались взад и вперед, другие болтали, сидя на расставленных островками диванчиках, обитых красным бархатом.

За стойкой стоял портье, стройный подтянутый молодой человек в темном костюме с галстуком-бабочкой. На мне был комбинезон с футболкой, и, когда я подошел, он, удивленно приподняв бровь, окинул меня профессиональным взглядом и моментально понял, что я не подхожу ко всей этой роскоши. Я знал этот взгляд, знал по собственному опыту работы в клубе, что выглядеть более импозантными, чем богачи, способны только те, кто обслуживает богачей.

– Чем могу служить, сэр? – спросил он с такой властностью в голосе, что сразу было ясно: служить мне он не намерен.