Карл Уве Кнаусгор - Моя борьба. Книга вторая. Любовь

Она перегнулась через простыню и спросила Эрика, или кто там сидел, не даст ли он ей пакетик сладостей. Он дал, и Тереса протянула его Ванье:

– Ванья, вот, возьми домой. И можешь поделиться с Хейди, если хочешь.

– Не хочу, – ответила Ванья и прижала пакет к груди.

– Спасибо, – сказал я. – Всем пока!

Стелла обернулась и посмотрела на нас.

– Ванья, ты уходишь? Почему?

– До свидания, Стелла, – сказал я. – Спасибо, что позвала нас на свой праздник.

Я повернулся и пошел. Вниз по темной лестнице, через первый этаж и на улицу. Голоса, крики, шаги и тарахтение моторов беспрерывно отдавались между стен домов, то громче, то глуше. Ванья обхватила меня руками за шею и положила голову мне на плечо. Она так никогда не делает. Это Хейдина привычка. Мимо проехало такси с включенным огоньком на крыше. Прошла пара с коляской: женщина совсем молодая, лет двадцати, замотанная в платок. И кожа на лице грубая, заметил я, когда мы с ними поравнялись, как будто она слишком толстый слой пудры положила. Он старше ее, моего примерно возраста, и озирается беспокойно. Коляска у них той смешной конструкции, когда люлька с ребенком стоит на тоненьких, похожих на стебельки, трубках, приделанных к колесам. Навстречу нам шла ватага пацанов лет пятнадцати-шестнадцати. Черные, зачесанные назад волосы, черные кожаные куртки, черные брюки и на двоих по крайней мере кроссовки «Пума» с эмблемой на мыске, мне они всегда казались идиотскими. На шее золотые цепочки, движения рук неуклюжие, неловкие.

Туфли!

Вот черт, они остались наверху.

Я остановился.

Оставить их там лежать?

Нет, это глупость, мы ведь не успели даже отойти от подъезда.

– Нам надо вернуться, – сказал я, – мы забыли твои золотые туфли.

Она выпрямилась.

– Я их больше не хочу.

– Знаю, – кивнул я. – Но мы не можем просто бросить их там. Мы отнесем их домой, а там они будут не твои.

Я бодро поднялся обратно, спустил с рук Ванью, открыл дверь, сделал шаг в квартиру и взял туфли, не глядя вглубь квартиры, но одного все же не избежал: выпрямившись, я встретился взглядом с Беньямином, он сидел на полу в белой рубашке и одной рукой катал машинку.

– Пока! – сказал он и помахал другой рукой.

Я улыбнулся.

– Пока, Беньямин, – сказал я, прикрыл за собой дверь, взял Ванью на руки и снова пошел вниз. На улице было ясно и морозно, но весь наличный в городе свет, от фонарей, витрин и машин, собрался наверху и лежал на крышах домов сияющим куполом, непроницаемым для блеска звезд. Из всех небесных тел была видна одна лишь Луна, почти полная, висевшая над «Хилтоном». Пока я быстро шел по улице, Ванья обнимала меня за шею, и над нашими головами висело белое облако надышанного нами пара.

– Или Хейди возьмет мои туфли, – сказала она внезапно.

– Когда она станет такая же большая, как ты, – сказал я.

– Хейди любит туфли, – сказала она.

– Да, – согласился я.

Некоторое время мы шли молча. Перед «Сабвеем» рядом с супермаркетом стояла безумная седовласая старуха и пялилась в окно. Агрессивная, непредсказуемая, с тугим пучком седых волос, она зимой и летом ходит по району, всегда в одном и том же бежевом пальто, и обыкновенно сама с собой разговаривает.

– А у меня будут гости на день рождения, папа? – спросила Ванья.

– Если ты захочешь.

– Я хочу, – сказала она. – Я позову Хейди, тебя и маму.

– Звучит хорошо, прекрасная компания, – сказал я и перехватил ее другой рукой.

– А знаешь, чего я хочу в подарок?

– Нет.

– Золотую рыбку, – сказала она. – Подарите?

– Э-эм, – заблеял я. – Чтобы завести золотую рыбку, надо уметь ухаживать за ней. Кормить, менять воду. Мне кажется, человек должен быть постарше четырех лет.

– Я умею кормить рыбок! И у Йиро уже есть. А он меньше меня.

– Это правда, – сказал я. – Посмотрим. Главное в подарке на день рождения – чтобы он был сюрпризом, в этом все дело.

– Сюрпризом?

Я кивнул.

– Дерьмо! – сказала сумасшедшая, она была всего в нескольких метрах от нас. – Дерьмище!

Уловив движение, она обернулась и посмотрела на меня. Ох, ну и злые же глаза.

– Чего это ты за галоши тащишь? А? – сказала она нам в спину. – Папаша! Чего это у тебя за галоши? А ну-ка поговори со мной!

А потом громче:

– Вы дерьмо! Дерьмо!

– А что тетя сказала? – спросила Ванья.

– Ничего. – Я крепко прижал ее к себе. – Ты моя самая большая радость, Ванья. Знаешь это? Самая-самая большая.

– Больше, чем Хейди?

Я улыбнулся.

– Вы две самые большие радости, ты и Хейди. Одинаково большие.

– Хейди больше, – сказала она бесстрастным тоном, как будто это прописная истина.

– Что за глупости? – возмутился я. – Ну ты глупышка.

Она улыбнулась. Я смотрел мимо нее, на огромный и почти безлюдный супермаркет, где по обеим сторонам проходов между полок и прилавков сверкали товары. Две кассирши сидели каждая за своей кассой, глядя перед собой и поджидая покупателей. На светофоре наискось от нас заурчал мотор, я повернул голову на звук и увидел огромную машину вроде джипа, они в последние годы наводнили улицы. Нежность к Ванье переполняла меня, едва не разрывала. Чтобы как-то с ней справиться, я побежал трусцой. Мимо «Анкары», турецкого ресторана с танцем живота и караоке, сейчас пустого, хотя по вечерам у его дверей клубятся хорошо одетые, пахнущие туалетной водой и сигаретным дымом восточного вида люди; мимо «Бургер Кинга», возле которого нереально толстая девушка, одетая в шапку и митенки, в одиночестве пожирала бургер на скамейке; мимо винного магазина и Хандельсбанка, где я остановился на красный свет, хотя машин не было видно ни в ту ни в другую сторону. Ванью я все время крепко прижимал к себе.

– Видишь Луну? – спросил я, пока мы стояли, и показал на небо.

– Угу, – сказала она. Помолчала и добавила: – А люди на ней бывали?

Она отлично знала, что бывали, но отлично знала, что мне только дай порассказывать обо всем таком.

– Бывали, – сказал я. – Когда я только родился, на Луну отправились несколько человек. Они плыли туда на космическом корабле несколько дней. Это очень далеко. А там они обошли все кругом.

– Ничего они не плыли. Они летели.

– Ты права, – сказал я, – они летели на ракете.

Зажегся зеленый свет, и мы перешли на другую сторону, где угол площади и наш дом. Худощавый парень в кожаной куртке и с довольно длинными волосами стоял перед банкоматом. Одной рукой он взял из прорези карту, другой откинул со лба волосы. Он сделал это очень по-женски и комично, поскольку все остальное в его облике, вся его хеви-метал-амуниция, должна была производить впечатление тяжелое, мрачное и маскулинное. Ветер подхватил и разметал маленькую стопку чеков, валявшихся на земле у него под ногами. Я сунул руку в карман и вытащил ключи.