Менис Кумандареас - Мастерская

Надушившись и сменив несколько платьев, она наконец выбрала одно, самое шикарное, взяла ключи от дома и машины и хлопнула дверью. Купила в киоске пачку сигарет. Булочная была закрыта. Пересекла железнодорожное полотно, прошла по Константинуполеос и вышла на площадь с памятником благодетелю, к кондитерской. На этот раз ее обслуживал другой официант, хромой старик. На вопрос о парне из Салоник он ответил, что тот уже несколько дней не появлялся. «Вот она, молодежь! – жаловался старик. – Сваливают на нас всю работу, а сами шляются». Она ела мороженое маленькими глотками и вдруг почувствовала, что на нее смотрят. Это был офицер, совсем юный, с безупречной прической и ослепительной белозубой улыбкой. Его фуражка лежала на стуле рядом, и он то и дело поправлял ее. Офицер искоса поглядывал на Бебу, следя за малейшим ее движением, – то весело, то серьезно, но всегда иронично. Его самоуверенность раздражала Бебу. Она хотела встать и уйти, но из чистого упрямства осталась. Когда Беба вдруг уронила ложечку, офицер тут же подозвал официанта и попросил, чтобы тот принес «госпоже» другую. За этим последовали неизбежные вопросы, на которые пришлось отвечать. Отвечала она резко, явно не желая кокетничать; говоря по совести, ей не хотелось быть одной; ей недоставало голоса того парня из Салоник. А голос офицера явно намекал, что ей нечего рассчитывать на какое – то особое обращение. Такая дерзость была ей обидна и вместе с тем приятна – будто ледяная вода в знойную летнюю ночь. Звездочки и полоски на его погонах поблескивали в полумраке. Спросив разрешения и не получив его, он все же пересел за ее столик. Вынул из кармана пачку американских сигарет и положил рядом с ее сигаретами.

Звали его Рогакис, Мимис Рогакис. Родом он был из Патр и имел место в Мегало Певко, где скоро будет заниматься расшифровкой аэрофотоснимков. Говорил Мимис уверенно, властно сжимая губы. Отутюженная форма сидела на нем безукоризненно. Беба спросила, почему он избрал военную службу и не захотел сделать какую – то иную карьеру. «Потому что армия, – отвечал он вполне серьезно, – это авангард избранных, гвардия спартанцев». Мимис восхищался курсантами с детства, и ему хотелось стать военным – но не просто военным, а поступить на такую службу, которая обеспечивала бы, кроме денег, еще и моральное удовлетворение, ну и, конечно, быстрое продвижение по службе. «Задача армии, – говорил он, – защищать идеалы нации и подавлять всякую антинациональную деятельность. А такую задачу может выполнить только каста специально отобранных и обученных людей». Беба слушала его, не перебивая; отметила только, что ему очень идет военная форма. Без нее он наверняка был бы совсем другим человеком. Лейтенант не сводил с нее блестящих глаз. Будь у них ресницы, они были бы еще красивее.

Мимис рассказывал, что давно мечтает попасть в Америку – он окончил курсы английского языка и хочет стать специалистом по психологической войне; что это была за война, он не уточнил. Но чем больше он о ней говорил, тем больше вытягивались его лицо и шея; казалось, еще немного – и он зашипит как змея и изо рта высунется дрожащий раздвоенный язык. Бебе хотелось надавать ему пощечин, расцарапать лицо в кровь, прежде чем офицер опомнится и набросится на нее. Внезапно она ощутила к нему такую же ненависть, как к немцам в оккупацию, как к агентам Асфалии. А он продолжал широко улыбаться, и эта улыбка, казалось, была такой же немнущейся и прямой, как складки на его мундире. Мимис положил руку на спинку стула и наклонился к ней. Эта близость волновала ее, вызывая смутную тревогу; по коже пробегали мурашки. Уже не возражая, Беба позволила офицеру сесть за руль «Шкоды», а сама села на место Власиса.

С тех пор она каждый день в восемь вечера ждала его, сидя в машине, в одном из переулков близ площади. Мимис приезжал в военном «джипе», выходил чуть поодаль и отпускал машину, а затем мягко, как кошка, юркал в «Шкоду», и они молча ехали мимо закрытых сувенирных киосков в одну из кофеен на городской окраине.

Однажды на рассвете они сидели на балконе мотеля у шоссейной дороги близ Ламии, рядом с бензоколонкой. Серый асфальт, дымившийся под колесами автомашин, тянулся до самого горизонта. Беба сидела, закутавшись в куртку защитного цвета, и вздрагивала от утреннего холодка; офицер, голый до пояса, с потухшей сигаретой в зубах, молча глядел вниз. Там, у входа в мотель, стояла маленькая «Шкода», освещенная первыми лучами солнца – легкое напоминание о мастерской, о Власисе Тандисе, о друзьях из Неа Смирни.

В Афины возвращались под вечер. Справа – гора Парница, слева – Пенделикон, в глубине – гора Гимет. А между ними, окутанный выхлопными газами город – целый лес из стали и бетона. На углу улиц Пипину и Ахарнон Беба увидела дом, в котором они когда–то жили с отцом, – вон и балкон, на котором летом цвела герань. Герань давно завяла, в доме открылось казино. На площади Омония они проехали мимо патруля. Патруль был смешанным: офицер и три солдата из трех родов войск. Они шагали, заложив руки за спину, с дубинками на поясе. Беба вспомнила те давние времена, когда Власис приходил в увольнение, а они вдвоем искали уголок поукромнее. В то время Власис был неуклюжим солдатом, одуревшим от гауптвахты и постоянного недосыпания в караулах. Брюки у него на коленях пузырились. Лицо серое, землистое, ресницы белые от пыли. Казалось, он хочет только одного – укрыться в ее объятиях. По сравнению с Власисом этот лейтенант, что сидит рядом, и впрямь выглядит профессиональным военным. От прелестной ночи, проведенной вместе, не осталось даже воспоминания. Теперь он казался Бебе грубым, заурядным мужчиной, прямым потомком тех вояк–полицейских времен партизанской войны, которые принимали арестованных и политзаключенных на островах Юра и Макронисос 5 5 После поражения демократических сил Греции в гражданской войне 1946 – 1949 гг. тысячи борцов, воевавших в рядах партизанской армии, ЭЛАС, были сосланы на пустынные острова в Эгейском море. Самой зловещей славой пользовались концлагеря на островах Юра и Макронисос. .

Пересекли перекресток Пиреос и Иерас, проехали мимо мастерской. Жалюзи опущены, на вывеске все видны слова «Власис и Варвара Тандис»… Лейтенант настаивал на встрече. Беба не отвечала. Тогда он написал ей на клочке бумажки телефон своей части. Беба сунула бумажку в черную бисерную сумочку, между сигаретами и гигиеническим пакетом. Затем она долго бродила по переулкам Руфа, по знакомым тротуарам, мимо знакомых дверей и подъездов и, наконец, воровато озираясь, пошла в свой дом.

Открыв входную дверь, она сразу почувствовала новый запах. Пахло аптекой. В воздухе витало напряжение – как будто их дому грозила опасность. На их двуспальной кровати лежал в одежде Власис, с бледным лицом и широко раскрытыми глазами, устремленными в потолок. Пиджак был измят, а галстук растерзан, точно после драки (для испытания на прочность). Рядом с кроватью лежал распахнутый чемодан. На полу валялись счета и среди них – фотография Бебы, где она была снята в Коккинос Милос, во время загородной прогулки.