Касанова Клаудия - Дама и лев

Сент-Нуар пропустил выпад мимо ушей. Без подобных провокаций не обходятся сложные и порой не слишком дипломатичные переговоры о союзе между семьями. Нельзя было терять голову: на карту поставлено будущее дочери и мир на землях графства. Он улыбнулся, успокаивая собеседника, и продолжал:

– Да, сейчас ваш сын Готье – священник, но кому ведомо, какие сомнения могут охватить и лучшего из слуг христовых, в какое искушение может впасть при виде столь завидного наследства бедный секретарь епископа, вечно пребывающий в шаге от роскоши, в которой купаются наши мудрые правители? Нет, Суйер. – Сент-Нуар откинулся в кресле, чувствуя себя победителем. – Я требую в качестве вдовьей доли те земли, о которых упомянул. Подумайте, ведь речь идёт о предосторожности, которая, окажись она даже и бесполезной, хотя бы успокоит душу отца, пекущегося об интересах дочери. Так не лишайте меня покоя.

– Ну ладно, ладно, – скрепя сердце согласился Суйер и добавил, пожирая глазами Аэлис, – Лучшие в мире земли за самую прекрасную невесту. Кстати, Аэлис – довольно необычное имя, Сент-Нуар. Иностранное, на мой слух.

– Моя первая жена была родом из Окситании. Там это самое обычное имя, – ответил Филипп и невольно стиснул зубы при воспоминании о Франсуазе.

– Ладно. Не важно. Женщины семейства Суйер всегда звались Изабель или Бланш. Такая у нас традиция, видите ли. – Старик прищёлкнул языком. – Ваша дочь может выбрать имя, которое ей больше по душе, хотя по цвету кожи я бы назвал её Бланш, Белянка. Да, Бланш де Суйер. Отлично звучит.

Сент-Нуар смиренно улыбнулся. Поменять дочери имя ради того, чтобы брак состоялся, пустяк, учитывая, сколько судеб зависело от этого союза. Он поднял свой деревянный бокал и сделал глоток. Аббат смотрел в окно, будто заворожённый красотой заката. Суйер поглаживал шкуру, лежавшую у него на коленях, будто гипнотизируя гостей.

Аэлис наблюдала за происходящим. Старая чёрная шкура подчёркивала бледность лица и красноту вокруг глаз Суйера, казалось – что это единый трёхцветный монстр, подобный грифам, гиенам и василискам, о которых ей столько раз рассказывал отец Мартен. Она проглотила слюну и собрала всю волю в кулак, чтобы совершить задуманное. Каждый ритмичный толчок в её груди отзывался эхом по всему телу, колени дрожали.

– Отец, – произнесла она громко и отчётливо.

Все удивлённо обернулись к ней. Луи поднял голову, как будто увидел щенка, вытворяющего на его глазах нечто забавное. Суйер поглаживал лоб и маленькие ушки пантеры. Озэр кинул быстрый взгляд на Сент-Нуара, который уверенно отозвался:

– Да, дочь.

– Нет. Я не к вам обращаюсь. Я хочу поговорить с аббатом. Мне надо кое-что сказать ему.

Аббат обернулся к ней, удивлённый. Сент-Нуар медленно поднялся с кресла. Он не понимал, что происходит, однако важнее всего было вновь овладеть положением. Суйер не произнёс ни слова, но его глаза жадно перебегали с одного лица на другое, пытаясь прочитать недосказанное по губам собеседников. Губы Аэлис не двигались, но её зелёные глаза пылали. Она тоже стояла, и вдруг как будто стала выше ростом, прямая, как струна. Озэр прикрыл глаза. Древние амазонки, должно быть, смотрели так на мужчин, поражая их стрелами.

– Без сомнения, мы так увлеклись своими делами, что нарушили ваш обычный распорядок молитв, и хорошо, что вы напомнили мне об этом, дочь моя. Ступайте в часовню с аббатом. Я разрешаю, – сказал Сент-Нуар. Мрачное выражение его лица не оставляло места сомнениям.

В этот момент Аэлис ещё могла отступить, но в её жилах текла та же кровь, что заставляла Филиппа навязывать всем свою волю. Она качнула головой, давая понять, что не уйдёт, и решительно вздёрнула подбородок.

– В часовню можно и не ходить. Но речь и в самом деле идёт о вопросах веры. – Она обернулась к аббату Гюгу, устремившему на неё проницательный взор. Девушка выдержала его взгляд и произнесла, пав перед ним на колени: – Я дала обет невинности, отец мой. Мне следует блюсти его, иначе я рискую спасением своей бессмертной души.

Всё, что последовало за этим, навсегда запечатлелось в памяти Аэлис хороводом бессвязных эпизодов: аббат поглядел на неё, протянул руку для поцелуя, и в его глазах она прочитала великую скорбь; Суйер разразился трескучим и неприятным смехом. Но чего она никогда не могла забыть – так это свирепой гримасы на лице отца, хватающего её железной хваткой за руку выше локтя и волокущего в спальню, которую Суйер предоставил гостям. Беспощадный, не слушая её жалоб, не удостоив её ни единым взглядом и не произнеся не слова, он захлопнул за собой дверь и швырнул её на пол. Аэлис упала рядом с деревянной лежанкой, покрытой соломенным тюфяком и замерла там, скорчившись, в молитвенной позе.

– Не объяснишь ли ты мне, что это значит? – спросил Филипп Сент-Нуарский. Он был взбешён. Дочь выставила его посмешищем перед будущим союзником и бывшим врагом. Нельзя было позволить себе роскоши казаться слабым, и тем более – уступить женщине из собственного рода.

– Говори! – приказал он.

– Мне нечего объяснять. Я решила вручить себя Господу. Я дала обет, не позволяющий мне взойти на брачное ложе ни с одним мужчиной, ибо я супруга Божья. Я так решила. Вот и всё, – сказала Аэлис, не оборачиваясь. Слова её звучали чуть слышно, но твёрдо.

– Нет, не всё: ты здесь ничего не решаешь, – гневно возразил Сент-Нуар. – Ты выйдешь замуж за Ришера Суйерского и станешь хозяйкой этих земель. Такова моя воля.

– Отец, не уговаривайте меня. Моя вера искренна и сильна. Оставьте меня!

Из окна доносились крики и хохот солдат, толпившихся без дела во дворе. Аэлис встала и подошла к отцу. Патриарх изменился в лице, увидев залитые слезами глаза дочери, и на мгновение в его взгляде мелькнула тень понимания.

– Знаю, тебе трудно. Жиль был славным мальчиком, и тебе нелегко смириться с его смертью. Но я также знаю, что ты достойная дочь своего отца и тебе по плечу стать хозяйкой Суйера. Ясно, что тебя охватывает робость при виде этого величественного замка и при мысли, что тебе придётся в нём хозяйничать, но здешние старожилы помогут тебе. Ты будешь самой уважаемой и почитаемой хозяйкой замка в округе. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, добавил с явным облегчением, надеясь, что буря миновала: – Наш путь был долгим и утомительным, а я не позаботился о том, чтобы ты отдохнула. Слишком много переживаний за два дня, дочь моя.

– Оставьте меня, – повторила Аэлис упрямо. – Я не ваша. Я супруга Христова.

– Чёрт меня побери! – взревел Сент-Нуар, потеряв терпение. – Неблагодарная! Супруга Христова? А где был Христос, когда Жиль пытался уволочь тебя в пшеничное поле? Или ты только тогда обращаешь взор свой к Животворящему кресту, когда земной супруг – дряхлый беззубый старец? Глупая девчонка!