Хуан Тафур - Странствия по двум мирам

– Но хочу повторить вам, дон Педро. – Бернат вновь указал Тафуру на его рану: – Дуэли на шпагах пока не для вас. И даю вам честное слово, что прослежу за тем, чтобы в ближайшие три дня вы не ввязались снова в какую-нибудь историю. Все это время вы проведете в каюте. Я не хочу, чтобы спасшее вас Провидение потом предъявило мне счет.

Тафур озадаченно молчал. Услышанное не укладывалось у него в голове. Злодеи генуэзцы, много денег, драгоценности, в общем, какие-то сокровища. И они не были обычными воришками, а явились с рекомендательным письмом от кардинала. Соперники Медичи? И среди них один из папских кардиналов? Кстати, не слишком ли подробно осведомлен об этом деле лекарь-арагонец, проведший неотлучно всю ночь у его постели? Он всмотрелся в веселые глаза врача, в его приветливое и открытое лицо, потом перевел взгляд на его безукоризненно чистые одежды, украшенные красным крестом. Рыцарь ордена святого Иоанна не осмелится прибегнуть ко лжи и обману.

– Как мои дела?

– Гораздо лучше, благодаря примочкам и сатурновой мази, которую я приготовил, дабы вытянуть гной. Можете убедиться в этом собственными глазами.

Лекарь помог ему сесть и размотал повязку, придерживая рукой примочку. Затем взял тряпицу и отжал ее над горшком. Шрам, полученный в Ферраре, стал почти незаметен: исчезли припухлость по краям и черная корка с присохшими к ней волосками. Кожа вокруг раны приобрела зеленоватый оттенок, напоминая по цвету недозрелую луковицу.

Брат Бернат вновь обернулся к Тафуру. В руках он держал склянку с янтарной жидкостью.

– Рана перестала гноиться, но я накапаю еще немного камфары, чтобы она не так чесалась. Если ваша милость не возражает, я не буду снимать повязку, а то мне с вашими руками не справиться. Три дня отдыха, бульон, хлеб, а после можете снова отправляться мстить за оскорбления и восстанавливать справедливость.

Тафур дал себя перевязать и с невеселыми мыслями улегся на койку. Он поступил безрассудно. Чистым безумием было преследовать генуэзцев, и даже не потому, что он рисковал своей жизнью, а потому, что от его благополучия зависело слишком многое. А если бы его сбросили за борт вместе с цирконом и письмом герцога? Никто бы не узнал о его судьбе ни во Флоренции, ни в Санлукаре. Хотя, по правде говоря, во Флоренции и некому ждать от него вестей, кроме каноника. Впрочем, Фичино строго-настрого запретил ему писать.

– Брат Бернат, – позвал он лекаря, – я должен попросить вас еще об одной услуге сверх тех, которые вы мне уже оказали.

Госпитальер приподнял голову над сумкой, куда начал складывать свои вещи:

– Если это не идет вразрез с моими медицинскими рекомендациями, то вы можете на меня рассчитывать.

Тафур вновь испытующе взглянул в глаза арагонцу. Кому-то надо довериться. После того скандала, что он устроил в трюме, шкипер Маркус, должно быть, уже не испытывает к нему былого уважения.

– Мне необходимо срочно отправить письмо в Испанию, и я хотел бы попросить вас помочь мне в этом, поскольку я не могу сойти на берег в ближайшем порту. Разумеется, если это вас не слишком затруднит.

– Нисколько, ваша милость, нисколько… Жаль только, что вы не сказали мне о вашей нужде раньше, когда мы еще не отплыли с Корфу. Я сам сегодня утром отослал письма моему знакомому в Италию.

Тафуру показалось, что он ослышался.

– Я полагал, мы достигнем Корфу только в четверг, брат мой. Или в среду к вечеру, то бишь завтра.

Арагонец уставился на него с таким видом, будто внезапно засомневался в успехе своего лечения.

– Сегодня пятница, дон Педро. Вторая пятница Великого поста. Скоро сюда придет капеллан флотилии, чтобы причастить вас и исповедать.

Так, значит, он провалялся в лихорадке три дня и три ночи. Только Провидение спасло его. По-видимому, Господь бережет его для иных дел.

Я не осмелился бы просить у тебя прощения за столь долгое молчание, случись оно по моей вине. Я был болен и только сегодня снова чувствую себя здоровым благодаря заботам одного рыцаря, сведущего в медицине, который плывет вместе с нами. Прости, что сообщаю тебе об этом так вдруг, но точно так же вдруг и я оказался в постели в тот последний вечер, когда писал тебе письмо, а потому предпочитаю сразу покончить с этим и не держать тебя в неведении. Меня свалила лихорадка, которую я подхватил еще на суше, и предвестником ее была страшная слабость, которую я приписывал морской болезни. Но сейчас я уже совсем поправился и сегодня, впервые после шести дней заточения в каюте, поднялся на палубу. Пишу тебе, наслаждаясь солнечным светом и поистине целительным ветром, увлекающим нас все дальше на восток. Завтра или послезавтра я уже смогу сойти на берег, хотя больших портов нам уже не встретится до самого Родоса.

О, если бы я мог перенести тебя на крыльях ангела прямо на Родос вместо того, чтобы описывать мои последние дни. В них не было ничего примечательного, так что и рассказывать почти не о чем – разве что о том, как я долгими часами лежал на койке и разглядывал щели в потолке, сквозь которые в каюту просачивались солнечные лучи. Но и описать свое состояние я тоже не мог, ибо, как только брал в руку перо, все начинало плыть перед глазами. Моей единственной отрадой было присутствие того самого врача, не оставляющего меня с самого начала моей болезни, изгоняя лихорадку с помощью мазей, бальзамов и порошков. Он рыцарь ордена святого Иоанна, арагонец по происхождению, и здесь Господь вновь сжалился надо мною, послав мне лекаря, говорящего на языке, родственном нашему. Зовут его Бернат Сальвадор, и это имя как нельзя лучше ему подходит 19 19 «Сальвадор» означает по-испански «спаситель». .

Скверно лечится тот, кто все время говорит о своих недугах, как сказал бы Мануэль Бенассар. Я вовсе не хвастаюсь своими хворями, просто мне нечем наполнить для тебя эти потерянные дни. К счастью, два последних дня были получше, я начал выздоравливать, и Бернат Сальвадор изменил свое первоначальное предписание, позволив мне на третий день встать с постели. Сегодня утром на палубе ко мне подходили шкипер и прочие рыцари, они обнимали меня и были со мной весьма любезны и обходительны. У подножия мачты мне поставили бочонок, на нем я сейчас сижу и пишу тебе письмо, в то время как мимо проплывают греческие земли. Говорят, здесь можно увидеть дельфинов, и я на это очень надеюсь, хотя это и не сирены, которые, впрочем, родом тоже отсюда. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что сегодня воскресенье, а капеллан до сих пор не появился, чтобы отслужить у нас мессу. Уж не приключилось ли с ним чего?

Да, Кармен, мы уже в Греции. Вернее сказать, у ее берегов. Дует легкий попутный ветерок, по-моему, именно его греки называют зефиром. Шкипер стоит у штурвала, сбоку от меня, и называет мне места, мимо которых мы проплываем. Например, возвещает с сугубой торжественностью: «Патрасский залив! Владение деспота Мореи, завоевание и рубеж Империи!»