Валад Бахаутдин - Утопленная книга. Размышления Бахауддина, отца Руми, о небесном и земном

Вот один из наиболее поражающих примеров этого в «Маарифе» (1:337—339): Бахауддин описывает, как он проснулся утром, ощутив жгучее влечение к дочери судьи Шарафа. Она – одна из его жен, как и Биби Алави в аналогичном фрагменте (1:381—382), и тем не менее для своего времени, да и для нас, пожалуй, эти заметки поражающее откровенностью описание чувственного влечения. Профессор Фурузанфар, издавший «Маариф» в 50‐е годы двадцатого века, позитивно оценивает выпуклость интимных откровений, отмечая их искренность и напряженность, но полагает, что подобная откровенность в устах выдающегося мистика граничит с безответственностью. «Нельзя забывать, что Баха Валад [Бахауддин] был выдающимся лидером мусульман. Он обучал учеников и проповедовал, а также был главным знатоком закона и судьей по проблемам религии. Именно он наставлял своих многочисленных учеников в вопросах этикета и морали» 8 8 Badi-uz-Zaman Furuzanfar. Maarif: A Collection of Preaching and Sayings of the King of the Erudies, Bahauddin Muhammad Hosseyn Khatibi of Balkh Known as Bahauddin, vol. 1. Tehran: Zahuri Books, 1974, pp. d-h (4 – 5). – Прим. англ. перев. .

В такой открытости чувственному влечению мы, скорее, улавливаем силу искренности перед Богом, превосходящую привычные рамки морали. Бахауддин обнажает себя и собственную жизнь в исповедании своей веры. Он величествен в своей подлинности.

Название «Маариф» также может быть намеком на то, что рукопись была создана в состоянии марифата . Бава Мухайяддин 9 9 Бава Мухайяддин – наставник Колмана Баркса, умер 8.12.1986 г. Наилучшей его книгой является Bawa Muhaiyaddeen. Questions of Life. Answers of Wisdom, vol. 1. Philadelphia: Fellowship Press, 1987. – Прим. англ. перев. часто упоминал четыре стадии просветления: шариат, хакикат, марифат и суфийят . Марифат – завершение всех стадий, суфийят – полное слияние. О суфийяте не оставлено никаких записей. Об этой области сознания ничего нельзя сказать, находясь внутри нее.

Марифат – гнозис, постижение Бога, знание, которое приходит от изначального света, даруемого человеческим существам. Говорят, что этот свет сосредоточен в центре лба. Концентрация на данной точке приводит к встрече с проводником души. Марифат – это вместилище бесконечного в личности, благодаря которому человек сливается с океаном и становится его волной. В этом состоянии нет дня и ночи, рождения и смерти, лишь чистая данность всего существующего. Отсюда частое упоминание цветов у Бахауддина. Знание цветов лишено субъектно-объектной двойственности. Марифат случается благодаря погруженности в присутствие, в целостность энергетического поля и его формы, цветение цветка и его аромат.

Марифат – это места встреч, где Руми и Шамс смотрят в лицо друг другу. Моисей на Синае просит Бога о лицезрении лицом к лицу, что говорит о его переходном состоянии от марифата к суфийяту . Примером такого состояния является и ночное путешествие Мухаммада и последний ужин Иисуса. Мы ощущаем то же самое в неустанном желании Бахауддина не просто встретить божество, но стать им. Об этом же говорит эпизод, когда Шамс бросает книгу отца Руми в воду, чтобы избавить друга от опоры на письменную мудрость.

Английское слово «мистицизм» имеет смутный и расплывчатый смысл, но ведь за ним что‐то стоит. Самим мистикам становится неуютно от ярлыков и вообще от слов. Всемерно опираясь на непосредственный опыт, они говорят о вкушении и улавливании аромата того, что несказуемо. У Бавы Мухайяддина как‐то спросили, как тот воспринимает жизнь. Он зачмокал губами, как сосущий грудь младенец. Мистики живут не по книгам и черпают свои знания не из книг. Это вкус и аромат, приходящие от присутствия и чувств. Они проницают нас так же, как мы – друг друга. «Таинство Бога изъясняет себя в том, как мы любим».

Руми сказал, что его отец «продолжил длинную череду глубоко мистических душ, которые из поколения в поколение представляли редкие и тонкие учения» (Беседа 16), – таинства, наилучшим образом передаваемые не стихами или словами, но посредством уединения и открытости присутствию, внутреннего собеседования, практики и интимного разговора по душам. Все это, вероятно, и привело к появлению подобной книги. Суфии – современники Бахауддина – полагали, что наиболее глубокая передача происходит не с помощью книг, а через присутствие.

Бахауддин обрел большую известность в основном благодаря своим ежедневным беседам, где открыто критиковал правителя и его советника, влиятельного философа Фахра-э Рази. Известные богословы и образованные знатоки закона приходили издалека, чтобы послушать его. Такие беседы были наиболее действенным способом обнародования идей. Редкие, старательно скопированные собрания высказываний Бахауддина, «Маариф», являлись эзотерикой, предназначенной для глаз очень немногих, и до сих пор эти собрания почти недоступны Западу.

Руми сожалел, что ему пришлось поселиться в городе Конья в Руме (откуда и происходит прозвище Руми) – области Анатолии, находившейся под романским влиянием. Он жаловался на отсутствие там родов, подобных роду его отца, и потому ему (Руми) приходилось слагать стихи, чтобы развлечь слушателей. Он ощущал себя поваром, который, в отличие от своих гостей, не любит рубец, но вынужден брать в руки кишки, вызывающие у него отвращение, чтобы промыть их и приготовить блюдо, которое самому ему не по нраву. Так создавалась наиболее утонченная мистическая поэзия – деликатнейшее из всех когда‐либо подаваемых к столу блюд.

В этом дневнике нас в первую очередь привлекают непринужденность и прямота, интимная непосредственность отношений человека и божества, Дружба, безместное, невыразимое присутствие, или «со-бытие» (ма’ийят) , близость, струящаяся сквозь все существа. «С Тобой везде, где бы Ты ни был», – говорится в Коране (57:4), – и мы слышим необъяснимую, но реальную слитность местоимений 11 11 With You wherever You are». В англ. языке «you – это и «ты», и «вы». Именно это слияние, одновременное cвечение единственного и множественного числа в одном слове you и имеется здесь в виду. – Прим. рус. перев. . Н. Дж. Дауд говорит об этом феномене во введении к своему переводу Корана: «В одной и той же фразе Бог говорит о Себе то от первого лица множественного числа, то от первого лица единственного числа, то от третьего лица единственного числа» 12 12 N. J. Dawood, trans., The Koran (New York, Penguin, 1956), p. 1. – Прим. англ. перев. .