Виктор Пахомов - Записки императорского адъютанта

Однажды вечером, после битвы при Ваграме, мы играли в двадцать одно. Наполеону очень нравилась эта игра: он постоянно пытался обхитрить своих партнеров и очень радовался, когда у него это получалось. Перед ним на столе лежала куча золота. «Рапп, – сказал он, – разве немцам не нравятся эти маленькие наполеончики?» «Да, Сир, они любят их гораздо больше, чем одного большого». « Voil à , – воскликнул он , – э то, я так полагаю, и есть то, что вы называете немецкой откровенностью».

Когда началась третья война с Австрией, я был в Булонском лагере. Мы перешли Рейн. Истерзанная и разбитая на куски вражеская армия укрылась в Ульме, и ей тотчас предложили капитуляцию. Отчет об этих переговорах, которыми руководил мсье де Сегюр, так хорошо отображает растерянность и волнение несчастного генерала, что я не могу удержаться от того, чтобы не привести его здесь. Вот его собственный рассказ.

«Вчера, 24-го вандемьера (16 октября), Император пригласил меня в свой кабинет. Он поручил мне отправиться в Ульм и уговорить генерала Мака сдаться в течение пяти дней, может шести, если попросит, и других указаний у меня не было. Ночь была темна, разразилась страшная буря, а дождь хлестал толстыми струями, а мне пришлось следовать по проселочным дорогам и избегать трясин, в которых и человек, и лошадь и миссия, наверняка нашли бы свой несвоевременный конец. Я почти добрался до ворот города, но по дороге не встретил ни одного нашего поста. Ни одного человека, все – часовые, конные патрули, охранники, – все попрятались. Даже артиллерийские парки были покинуты, ни костров, ни звезд, – абсолютно ничего не было видно. В поисках генерала я блуждал около трех часов. Я побывал в нескольких деревнях и опросил всех встреченных по пути, но никто мне ничего определенного сказать не мог.

В конце концов, я наткнулся на трубача-артиллериста, – под зарядным ящиком, наполовину погребенного в грязи и полумертвого от холода. Мы подошли к укреплениям Ульма. Нас, конечно же, ждали, ибо мсье де Латур, очень хорошо говоривший по-французски офицер, вышел ко мне по первому же вызову. Он завязал мне глаза и помог перелезть через бруствер. Я заметил своему провожатому, что темень такая, что в повязке надобности нет, но он ответил, что таков порядок и нарушить его никак нельзя. Прошли мы, как мне показалось, немало. Я вступил с ним в разговор, я хотел знать, сколько в городе солдат. Я спросил его, далеко ли еще до дома генерала Мака и эрцгерцога.

– О, нисколько, в паре шагов, – ответил мой проводник. Я предположил, что в Ульме собрались все остатки австрийской армии, и последующий разговор подтвердил эту догадку. Наконец мы добрались до постоялого двора, где проживал главнокомандующий. Пожилой человек, высокого роста, лицо бледное, но очень живое и выразительное. Он очень волновался и из всех сил старался скрыть это волнение. После обмена несколькими любезностями я назвал ему свое имя, а затем, перейдя к сути своей миссии, я сообщил ему, что Император послал меня для того, чтобы предложить ему сдаться и согласовать условия капитуляции. Эти слова явно оскорбили его, поначалу он, похоже, не хотел слушать меня дальше, но я настоял на том, чтобы быть услышанным. Я заметил, что, судя по увиденному, я, так же, как и Император, могу предположить, что он понимает, в каком он положении. В ответ он резко ответил, что вскоре оно изменится, поскольку к нему на помощь идет русская армия, и, попав между двух огней, нам самим придется капитулировать. Я же ответил, что в его нынешнем состоянии неудивительно, что он не знает о том, что происходит в Германии, и все же я сообщил ему, что маршал Бернадот сейчас хозяин Ингольштадта и Мюнхена, а возле Инна, где русские еще никак не проявили себя, стоят его аванпосты.

«Я был бы величайшим из глупцов, – сердито воскликнул генерал Мак, – если бы не имел проверенных данных о том, что русские сейчас находятся в Дахау! Или вы думаете, что меня обманули? Я, что, ребенок, по-вашему? Нет, мсье де Сегюр, если я не получу помощи в течение восьми дней, только тогда я соглашусь сдать свою крепость при условии, что мои солдаты будут считаться военнопленными, а мои офицеры отпущены под честное слово. Через восемь дней я получу помощь, и я исполню свой долг. Да, я получу помощь, я уверен!» «Позвольте мне напомнить вам, генерал, что в наших руках не только Дахау, но и Мюнхен. И если уж на то пошло, если ваши неверные данные правдивы и русские в самом деле в Дахау, и за пять дней они успеют продвинуться и атаковать нас, то эти пять дней Его Величество хочет подарить вам». «Нет, мсье, – ответил маршал, – я требую восемь дней. Других предложений я слушать не буду. У меня должно быть восемь дней, ибо это время обусловлено моими обязательствами». «В таком случае, – продолжал я, – вся сложность заключается в том, чтобы определить разницу между пятью и восемью днями. Но я не понимаю, почему ваше превосходительство придает этому вопросу такое большое значение, когда он видит перед собой Императора во главе 100 000 человек, а корпусам маршала Бернадота и генерала Мармона вполне достаточно трех дней для задержания русских, как бы далеко они не находились». «Русские в Дахау, – повторил генерал Мак. «Что ж, барон, пусть будет по-вашему! Но будь они даже в Аугсбурге, нам все равно нужно прийти к соглашению с вами. Не принуждайте нас брать Ульм штурмом, ибо тогда, вместо пятидневного ожидания, Император потратит только одно утро, чтобы сделать эту работу». «Ах, мсье, – ответил командующий, – не думайте, что пятнадцать тысяч человек так легко сдадутся. Этот штурм дорого обойдется вам». «Возможно, в несколько сотен человек, – ответил я, – и к тому же вся Германия будет упрекать вас за потерю вашей армии и разрушение Ульма, короче говоря, желая не допустить всех этих ужасов, Его Величество прислал меня, чтобы передать вам его предложение». «Скажите лучше, десять тысяч! – воскликнул маршал. – Сила Ульма общеизвестна». «Он стоит в окружении занятых нами высот». – «Полно, мсье, невозможно, чтобы вы не знали о силе Ульма!» – «Конечно, нет, маршал, и теперь я могу ее еще лучше оценить, сейчас, находясь за стенами этого города». «В таком случае, мсье, – продолжил несчастный генерал, – вы видите, что люди будут стоять до последнего, если ваш Император не даст им восьми дней. Я продержусь. В Ульме есть 3000, которыми, вместо того, чтобы сдаться, мы будем питаться с тем же удовольствием, что и вы, будь вы на нашем месте. «Три тысячи лошадей!» – воскликнул я. – Увы, маршал! Вы все же обязаны еще раз подумать о столь ничтожной разнице, прежде чем решить прибегнуть к такому жалкому ресурсу».

Со всей серьезностью маршал заверил меня, что у него есть провизии на десять дней, но я не верил в это. Приближался рассвет, но переговоры не продвинулись ни на шаг. Я мог предложить ему только шесть дней, но генерал Мак так упорно настаивал на восьми, что я заключил бы этот договор, если бы разница даже в один день не была бы так принципиальна. Но я не стал рисковать и, поднявшись, чтобы удалиться, я сказал, что согласно полученным указаниям, я должен вернуться до утра и в случае отклонения моего предложения, передать маршалу Нею приказ о начале атаки. Здесь генерал Мак пожаловался на жестокость, проявленную маршалом в отношении одного из его парламентариев, чье послание он просто отказался выслушать. Воспользовавшись этим фактом, я отметил, что по нраву своему маршал стремителен, нетерпелив и несдержан, что командуя самым многочисленным и ближе всех остальных отстоящим от города корпусом, он с нетерпением ждет приказа о начале штурма, который я должен буду ему передать после моего отъезда из Ульма. Но старый генерал не испугался, он настаивал на том, чтобы ему дали восемь дней, прося меня передать это предложение Императору.