Цруя Шалев - Боль

Но он уже дорвался до своих шахмат и не слышал ее слов – возможно, и к лучшему. Неладно у нас стало со словами в последнее время, думала она. Мы за ними прячемся, вместо того, чтобы с их помощью открываться друг другу. Мы изменили словам, и, возможно, это даже хуже, чем изменить друг другу. Мы изменили словам, и теперь они мстят.

– Черный-черный, – попросила она. – Самый черный, какой только у вас есть.

Пока краска впитывалась в ее успевшие отрасти волосы, Ирис выжидающе смотрела в зеркало. Никогда она не баловалась с волосами, да и вообще не очень-то была склонна к баловству, но сегодня утром ей стало казаться, что в душе у нее открылось потайное окошко, через которое в нее повеяло юностью. Сегодня она уже не вернется на работу, на сегодня у нее другие планы. Слишком много лет она делала то, что должна была делать, пришло время заняться тем, что хочется. Тем временем краску смыли. Ирис смотрела на себя с любопытством: совсем неплохо! Черные волосы, уже почти до плеч, оттеняют светлую кожу и зеленоватый цвет глаз, на похудевшем лице обозначились скулы, а синее льняное платье, купленное за несколько дней до теракта и ни разу не надеванное, сидело как влитое.

– Смотрите-ка, десять лет сбросили! – восхитился парикмахер, и она невольно улыбнулась: она и сама не ожидала таких перемен.

Она сделала селфи, чего за ней тоже прежде не водилось, и отправила снимок дочери. Ответ пришел немедленно: «Круто!»

«Ты свободна в ближайшие несколько часов? – спросила она, полагая, что дочь клюнула на приманку. – У меня встреча в Тель-Авиве, можно потом к тебе?»

Но получила отказ.

«Совсем никак. Сумасшедший день, сегодня у меня 2 смены и закрытие».

Ты что же, думала, что перекрасишь волосы и все сразу переменится? Рассчитывала дешево ее купить? Вообще-то, не так уж и дешево, подумала она, расплачиваясь с парикмахером, ни для меня, ни тем более для нее. Сколько смен ей пришлось отработать, чтобы так себя изуродовать? Ей-то самой угольно-черный к лицу, а дочери совсем не идет, все-таки они с ней очень разные.

– Привет, Дафна! – ответила Ирис, услышав в душном салоне машины усталый и раздраженный голос подруги.

Но в следующий миг голос оживился.

– Ирис, я тебя сначала не узнала! Наконец-то! Чему я обязана такой честью?

Ирис усмехнулась:

– И ты туда же, про честь! Как дела? Как Барселона?

Дафна вздохнула:

– Я уже забыла про эту Барселону… Столько работы! У тебя по-прежнему боли?

– С таблетками терпимо. Послушай, я думаю, что поняла наконец, из-за чего я оказалась ранена…

– Из-за конфликта, которому лет сто. Давай не будем лезть в политику.

– Это не политика, Дафна. Я была ранена из-за того, что у Микки тогда был роман и поэтому он не повез детей тем утром.

– Что за бред! – воскликнула Дафна. – Микки? Быть этого не может! Что это тебе такое в голову лезет!

– Потому что я думаю, что у него и сейчас роман. А если есть сейчас, то и тогда был. Настоящее помогает понять прошлое.

– Он просто помог несчастной девчонке, чего ты к нему цепляешься? – сказала Дафна, когда они встретились возле ее работы. На выразительном лице подруги читалось нешуточное беспокойство. – Что с тобой происходит? Две недели мы не разговаривали, и что? Небеса обрушились на землю! Не могу поверить, что ты ушла с работы ради такой белиберды в самый загруженный день в году!

– У Альмы сегодня тоже очень напряженный день, – заметила Ирис.

Они привыкли говорить о своих девочках – о Шире, дочке Дафны, и о ее Альме. Те подружились еще в детском саду, а следом сдружились и их мамы.

Ирис еще не рассказала ей о самом главном и все еще не решила, стоит ли об этом рассказывать, – что она видела Эйтана. (Помнишь, я рассказывала тебе про Эйтана? Про моего первого парня?) Дафна может не удержаться и поделиться с мужем, а тот, изрядный болтун, еще ляпнет что-нибудь при Микки, когда они встретятся вчетвером. Нет, не стоит ей рассказывать, сначала она должна рассказать это Эйтану – это их общий секрет, впервые за почти тридцать лет после разрыва у них появился общий секрет, пусть даже Эйтан о нем еще не знает. А может, знает, может, поэтому-то он так поспешно и выбежал из кабинета. Может, с тех пор он ждет ее, ждет, что она придет к нему одна, изучает список пациентов, ищет среди них ее имя, то и дело выглядывает в коридор. Она вспомнила, как он иногда ждал ее после школы, и когда она, выходя из класса, видела его, то испытывала ни с чем не сравнимый восторг, она шла ему навстречу, словно невеста к жениху, ждущему под свадебным балдахином. У нее перехватило дыхание, она почувствовала, что больше не в силах удерживаться, в точности как Иосиф. «Удалите от меня всех!» – так он воскликнул, прежде чем открылся своим братьям.

– Мне надо идти, – сказала Ирис.

Дафна только рот раскрыла:

– Ну, я вообще… Что с тобой? Вытащила меня с работы, а теперь должна идти?

Ирис встала.

– Прости, Дафна, я напрочь забыла, что у меня ужасно важная встреча. Мне очень жаль, я как-нибудь в другой раз…

Дафна смотрела в отчаянии на только что появившееся на столе огромное блюдо салата.

– Ладно, я скажу им, чтобы мне завернули с собой, – проворчала она. – Я тебя не понимаю. Ты мне говоришь, что Микки много лет тебе изменяет, но ты уже давно так прекрасно не выглядела, может, это у тебя роман? С кем это у тебя такая важная встреча?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

«Ты убил и еще вступаешь в наследство?» – цитата из Третьей книги Царств (3 Цар. 21: 19). (Здесь и далее – прим. пер.)

Быт. 45: 1–5.

Имеется в виду принятый в иудаизме обычай «капарот»: накануне праздника Иом-кипур над головой человека крутят живую курицу, прежде чем ее зарезать.

Рамот – район Иерусалима, населенный в основном ортодоксальными евреями.

В Израиле воскресенье – день начала рабочей недели.

Имя Альма на иврите означает «барышня», «юница».

Муджадара – арабское блюдо из риса и чечевицы.