Драгослав Михаилович - Третья весна

Булочка ушел, а Русский в кабинете просто сиял. Он не мог нарадоваться на себя. Да, в мире нет работенки лучше этой! Как вообще эти люди, что окружают его, могут жить без этого? Разве можно жить не так, а иначе?

Он был уверен в том, что нашел для себя занятие на всю жизнь, которая казалась ему бесконечной дорогой, прямой, чистой и белоснежной, опоясывающей весь земной шар.

В таком настроении он вложил в папку волейболиста протокол допроса и отнес ее Маричу. Того на месте не оказалось, и Светислав положил папку ему на стол.

После этого он отправился в тюрьму. Там в отдельном кабинете допросил под протокол двух крестьян-укрывателей, которых сам арестовал и еще в селе избил. Пребывая в хорошем настроении, он быстро и миролюбиво покончил с допросом, после чего отправился на обед в гарнизонную офицерскую столовую, расположившуюся в бывшем ресторане «Единство» на Главной улице. Там он и увидел Марича.

– Я допросил этого Николича, из гимназии, – доложил он. – Этого, с деревянным гребешком.

Марич припомнил:

– А, хорошо. Чего только они там не наболтают! Следовало бы его поприжать. Пусть знают, что такое лаять на народную власть.

Светислав ответил:

– Я, по правде говоря, закрыл дело. Отпустил его домой. Парень из рабочей семьи, кандидат в СКОЮ, записался на магистраль.

Капитан, прищурившись, поглядел на него:

– Говоришь, из рабочей семьи? Ты хоть завербовал его? Взял с него подписку? Чем ты придерживать будешь?

– Да нет, – махнул рукой Светислав. – Нам этого добра и так хватает.

– А ведь он подошел бы. Вращается в среде этих… спортсменов.

Светислав опять отмахнулся:

– Да оставь ты его! Он весь в любви купается. Зачем ему жизнь портить?

Марич с удивлением посмотрел на него и дурашливо засмеялся:

– Нет, ты погляди на него! Какие мы чувствительные! – И затряс головой. – Ты, блин, полицейский, а не гувернантка!

– Да ладно, хватит. Сделал что сделал, и всё.

– Хорошо, хорошо, – успокоился Марич. – Не буду тебе жизнь портить. Но только не вздумай продолжать в том же духе. Пусть думают как следует, прежде чем языком молоть, я не собираюсь вместо них голову себе ломать. А что с остальными?

– Допросил двух укрывателей зерна из Бигреницы.

– Молодец, – одобрил Марич. – Я на после обеда вызвал эту… Елич. Займись ею. И – будь понастойчивей. Никаких сантиментов. Вызывай ежедневно. И общайся без протокола.

– Есть, – кивнул Светислав, – только что там такое может быть?

Марич неожиданно осклабился. У него были прекрасные белые зубы и острые клыки:

– Свои беспочвенные догадки, товарищ, оставь для своей жены, если вдруг женишься. А теперь слушай, что я тебе скажу. Эти мелкие вредят нам куда больше, чем крупняки. С теми, по крайней мере, все ясно. И кроме того, она переписывается с мужем, который в Германии. Ясно?

Почувствовав озноб и дрожь в теле – от лопаток до самых бедер, отхаркивая на тротуар комочки слизи, Светислав отправился домой в надежде прилечь ненадолго. Но в нетопленой комнате невозможно было заснуть, да и лежать в ней не хотелось.

Часа в четыре в его кабинет ввели женщину.

Он ее знал. Повязанная платком и небрежно одетая, даже беднее, чем обычно – все они старались выглядеть здесь как можно беднее и незначительнее, – наверное, не сильно умная, но красивая настолько, что дух захватывало: чистое, ясное, открытое лицо, обрамленное волосами цвета воронова крыла, высокая и в талии тонкая как девчонка, но с полными и широкими бедрами, она казалась тяжелей, чем была. В упор рассматривая ее и постепенно возбуждаясь, Светислав почувствовал дрожь в коленях.

Он наклонил голову и суше, чем ему бы хотелось, начал официально:

– Садись, товарищ.

Сжав ладони, она присела на краешек стула.

– Как тебя зовут?

Красавица удивленно встрепенулась:

– Станка. Станка Елич.

Словно ничего не замечая, он продолжил:

– Кто по профессии?

И опять этот удивленный взгляд:

– Швея.

– Замужем?

Нетерпеливый взмах ладони:

– Слушай, Светислав, будто ты меня не знаешь! Зачем вы меня мучаете?

Он ненадолго растерялся: «И правда, что это я комедию ломаю?», но тут же в голове у него мелькнула мысль: «Они хотят уничтожить эту страну. Не позволю!» И он со злостью крикнул:

– Я спрашиваю, есть у тебя муж?

Она даже дернулась всем телом.

– Конечно, есть, – тихо ответила она. – Да только нет его здесь. Вы и сами знаете, где он.

Светислав опять прикрикнул:

– Ничего я не знаю! Где твой муж?

Совсем испугавшись, женщина хрипло продекламировала:

– В Германии. Остался. Не вернулся из плена.

Прапорщик несколько успокоился, однако сохранял суровость. «Скольких мы, – думал он, – перебили – в войну и после. И хотя власть теперь у нас, приходится возиться с оставшимися – потому что слишком мы добренькими были».

И в самом деле, он старался не обращать внимания на ее красоту, безуспешно борясь с этим. Видимо, из-за едва ощутимого терпкого запаха мыла и пота, который чувствовался на расстоянии, из-за тихого, словно дыхание, шороха чулок на полных икрах, доносившегося, когда она закидывала ногу на ногу, натягивая на колени толстую юбку, после быстрого, короткого взгляда, брошенного на округлые бедра и нежные щиколотки, обтянутые хлопковыми носками, на ее обтянутые свитером груди, напоминающие половинки спелых яблок, на слегка припухшие губы что-то сжималось у него в низу живота, и рот забивала невесть откуда взявшаяся слюна. Мурашки пробежали по спине, и Светиславу потребовалось некоторое время, чтобы вновь прийти в себя.

Он сопротивлялся из последних сил. «Она же идиотка! – спорил он со своим телом. – Слушай, что она говорит, посмотри, губки собирает в куриную гузку, как крестьянка!» Но это не очень помогало ему, и после короткого перерыва приятное искушение начиналось снова.

Наконец ему пришло в голову, что и Марич точно так же чувствовал себя перед ней, и, скорее всего, именно по этой причине взвалил на него обязанность допрашивать ее. Теперь ему задание показалось более важным, да и в собственных глазах его значимость выросла. Он даже выпрямился на своем стуле и развернул плечи.

Официальнее, нежели хотелось, он допрашивал ее, не очень интересуясь ответами, холодно цедя слова сквозь стиснутые зубы. Пару раз он заглянул в агентурные донесения о ее переписке с мужем, пребывающим в Германии, но ничего серьезного в них не обнаружил.

Итак, о чем она ему пишет? А он ей? И что еще? Неужели только это? A-а, значит, еще кое-что? Чем ее муж занимается в Германии? Мы знаем, что работает на заводе, ну а чем занимается после работы? С кем дружит, пишет ей о друзьях? Связан ли с четниками [7] Здесь – во время Второй мировой войны члены монархических партизанских отрядов, воевавших против немцев под командованием генерала Драгослава Михаиловича. ? Конечно же – нет, но состоит ли в их организации?