Алекс Капю - Королевские дети. Жизнь хороша (сборник)

И для этого Марии вовсе не надо было притворяться и ломать комедию, она действительно была полна радости; ведь она знала, что её Якоб есть где-то на свете. Как же ей было не радоваться этому? Она знала также, что он к ней вернётся, он так и сказал ей на прощанье. Она его не спрашивала об этом. Он это ей без спросу обещал.

Первое время Мария ещё подумывала, не сбежать ли ей из дома и не поехать ли к Якобу на свой страх и риск. Она вызнала, где на всём божьем свете находится этот Шербур. И выискивала лазейки и уловки. Скопила немного денег на дорогу и при помощи хитрости и коварства могла бы обеспечить себе фору двенадцать, а то и двадцать четыре часа, прежде чем отец спохватится и спустит с цепи своих обученных и верховых легавых. Но большой проблемой было то, что направление побега Марии с самого начала хорошо известно сыщикам; и погоня изначально была бы не охотой, а лишь гонкой преследования, и ещё на старте ясно, кто в ней проиграет. Эти собаки в любом случае догнали бы Марию, может быть, ещё в соседней деревне, но самое позднее – при подъёме на горы Юрá. И даже если бы ей удалось уйти от погони при помощи крюков и финтов и как-нибудь добраться до Франции, молва об одиноко странствующей по просёлочным дорогам девушке всегда опережала бы её. И если бы псы-сыщики в конце первого дня охоты вернулись домой без добычи, отец Марии поднял бы тревогу в полицейском управлении Фрайбурга, а те бы отправили депешу в полицейское управление в Париж, и тогда ищейкам уже не пришлось бы ничего делать, разве что найти себе тенистое местечко при дороге и ждать, когда кролик прискачет к ним сам. Они поймали бы Марию, это ясно. Возможно, у цели. Самое позднее в Шербуре.

Итак, Мария осталась дома и решила ждать того дня, когда Якоб вернётся. С виду она не горевала, но время в заточении тянулось для неё очень медленно. Ведь она, пожалуй, находилась в тюрьме, для девушки её сословия было всего четыре пути бегства из-под отцовской опеки: дорога к алтарю, дорога в монастырь, вниз головой в омут или должность горничной у аристократа в городе. В её случае ни один из путей не годился. Итак, она осталась.

И была одинока. Мать преследовала её подозрениями. Отец обращался с ней как с кусачим жеребёнком. Батраки, которые раньше с ней перешучивались, теперь смотрели сквозь неё. Прислуга перешёптывалась за спиной, они считали её обесчещенной. Лучшая подруга Матильда больше не могла с нею встречаться, дядя на год подверг племянницу строгому домашнему аресту из-за её участия в сговоре.

Но в какой-то момент крестьянин всё же заметил, что его дочери чего-то не хватает, ведь он не был дураком, и бесчувственной его душа тоже в принципе не была. Он наблюдал за Марией и тревожился за неё. Он думал такие мысли, какие был в состоянии думать. Он полагал, что девушка впадает в уныние, если ей чего-то не хватает; а что бы это могло быть, ему казалось ясным из его собственного жизненного опыта. Итак, он решает действовать. Уж в чём в чём, а в этом он разбирается.

Поначалу Мария ещё удивлялась, чего это вдруг к ним на подворье зачастили молодые парни. Раз в пару недель заявлялся кто-нибудь и основательно осматривался. Некоторые смотрели сперва пашню, луга и скотину, другие инспектировали вначале стойла, жилой дом и Марию. Многие приходили в сопровождении своих отцов. Иные задерживались на целый день. Некоторые даже садились к ужину за стол.

Такие события учащаются осенью, так здесь исстари заведено. Во-первых, осенью подворье становится особенно презентабельным, потому что закрома полны, а скотина откормлена, а во-вторых, у молодых людей впереди целая зима времени для того, чтобы познакомиться как следует, прежде чем в мае пойти к алтарю.

Марии незачем даже смотреть на этих молодых людей, ей смешна даже мысль об этом. Это не связано с тем, что все они ширококостные, тупые рабочие волы; да пусть бы к ней спустился с неба на огненной колеснице хоть греческий полубог, Мария не обратила бы на него внимания. Она хотела только своего Якоба и больше никого.

Но она не сказала об этом отцу. Чтобы не сердить его, она разыгрывала из себя девицу-чаровницу, держала спинку прямо и с улыбкой вела посетителя по дому и саду. Но в какой-то момент она оставалась с парнем наедине без постороннего глаза. И тогда она скалила зубы, вращала глазами и объясняла растерянному в крайне наглядных словах, что она с ним сделает, если он когда-нибудь ещё попадётся ей под руку.

Так проходит два года, три года, четыре года. Младшую сестру Марии уже выдали замуж, её младший брат пошёл в ученики к торговцу скотом. Двадцатый день рождения Марии давно миновал, вот ей уже и к двадцати пяти подходит; своднические попытки отца становятся всё настойчивее. Но Мария ничего не хочет знать. Свободные вечерние часы она проводит со своей подругой – после того, как у той закончился домашний арест. Матильда тоже ещё незамужняя, и ничто не указывает на то, что её положение когда-нибудь изменится. Она уже не одевается в цветастое как молодые девушки, а носит только светло-серые, голубино-серые и антрацитово-серые юбки. Свои тусклые волосы она теперь стрижёт. И если запыхается или растревожится, то шея у неё идёт красными пятнами.

В это самое время людей приводит в волнение одно неслыханное известие. Со скоростью лесного пожара это известие распространяется по всей Европе, в больших городах его передают то шёпотом, то пением, то криком, затем оно переходит из уст в уста по равнинам до самых дальних отрогов гор и на побережья, оттуда дальше на раздутых парусах через моря к берегам далёких континентов и до самого края обитаемого мира, и всюду люди раскрывают рты в недоверчивом изумлении от того, что впервые от начала времён двое смертных построили воздушную карету, чтобы покинуть землю-мать и подняться в небо – по воздуху, без прочной опоры.

Эта новость объединила людей поверх всех границ их происхождения и сословия, возраста и пола – в братской равновеликой растерянности; всякой ревности, всякой ссоре, всякой зависти и смуте был положен конец, люди бросались в объятия друг друга, предвкушая, что скоро полетят подобно птицам путешествовать по воздуху, как некогда Икар, Прометей и небесные воинства. Это мирное единение есть редкий и бесценный опыт рода человеческого, и он быстро заканчивается, когда отдельные люди начинают спрашивать себя, принесёт ли эта воздушная карета им лично какую-то пользу или скорее вред.

Так после недолгой коллективной оторопи одни впали в метафизический экстаз, другие в религиозное негодование, а третьи спасались в упрямом неверии или злорадно ждали аварий и катастроф. Церковники обрушивались с кафедр на богохульную гордыню и на самонадеянную попытку человека вознестись над прахом, из которого он сотворён и в который неизбежно обратится; философы же наоборот ликовали, приветствуя могущество человеческого разума, который смог превозмочь те самые законы тяготения, которые сам же и открыл каких-то сто лет назад. Помещики и фабриканты опасались переворота, хаоса и сокращения доходов, если рабочие и батраки смогут в любой момент улететь по воздуху туда, где их рабочая сила имеет более высокую цену, а угнетённые всех стран тешили себя надеждой, что в один прекрасный день улетят на воздушной карете и смогут с развязанными руками и с большой высоты насрать своим тиранам на шляпу.