Элисон Аммингер - Американские девочки

А потом шли девочки: длинноволосые, естественные, совсем без макияжа, и смотрят так, будто им всем известен некий крутой секрет, которым они не собираются ни с кем делиться. И групповой снимок пятерых из них: бритоголовые, сосредоточенные, слегка встревоженные, что-то обсуждают, словно собираются на марш по сбору средств для борьбы с раком, а не на заседание суда, где им вынесут смертный приговор. Трудно поверить, что столь чудовищные преступления были совершены в реальности, что местом действия послужили обычные дома, а временем – самые обычные вечера. Батальон зомби-малышек Чарльза Мэнсона олицетворял медленно ползущую смерть во плоти, и это пугало меня больше, чем любой идиотский, пусть даже самый страшный, ужастик Голливуда. Если бы мне предложили закончить фразу: «По крайней мере, он не…», и на первом месте шел бы Гитлер, на второе я спокойно поставила бы Мэнсона.

Я читала три часа, то есть заработала тридцать долларов. Придется читать еще пятьдесят часов, чтобы отработать потраченные на билет деньги, а потом еще пятьдесят, чтобы вернуться в Атланту. Или же я, как оборотистый адвокат, начну выставлять Роджеру счета за каждую минуту размышлений о «Семье» Мэнсона. Я мысленно накинула себе еще пять долларов, поскольку дважды прочитала описание убийств, чтобы разобраться во всех деталях.

Ночью 8 августа 1969 года Чарльз Мэнсон отправил Чарльза «Текса» Уотсона и трех своих девочек, включая главную психопатку Сьюзен Аткинс, в дом 10050 по Сиэло-драйв, велев им расправиться со всеми, кто там окажется, и сделать это самым зверским образом. Они убили пятерых, включая актрису Шэрон Тейт, которая находилась на восьмом с половиной месяце беременности. Но на Тейт убийства не закончились.

Следующей ночью еще шесть членов «Семьи» зарезали супружескую пару Лабианка – в том же стиле, но в другой части Лос-Анджелеса. На месте преступления убийцы даже приняли душ и переоделись в чистую одежду из шкафов жертв. Затем они автостопом добрались до лагеря Мэнсона и угостили завтраком человека, который их подвез. Все жители Лос-Анджелеса заперли двери своих домов, накупили ружей и сторожевых собак и принялись сочинять байки про оргии на Голливудских холмах и про бродячие банды сатанистов. Обывателей охватила паника. А ведь то были не единственные убийства на совести Мэнсона. Совершенно очевидно, что было намного больше тел, так и не найденных в бескрайней пустыне, – тел близких друзей, которые, к примеру, не сумели выложить деньги по первому требованию. А он сидел себе там, на заброшенной съемочной площадке, жарился на солнце и, как какой-нибудь режиссер-психопат, покрикивал: «Идите туда!», «Сделайте это!». И десятки хиппи бросались со всех ног исполнять его приказы, похоже, свято веря, что сделают этот мир лучше, если станут выпускать у женщин кишки, отрезать уши или же просто заниматься сексом с тем, кто им случайно подвернется на шоссе и подбросит их на машине до места. Сьюзен Аткинс, та, что помогала с убийством Шэрон Тейт, сказала: «Чтобы убить кого-нибудь, надо быть наполненным любовью». Потаскуха. Сука. Психопатка. В животах супругов Лабианка они оставили воткнутые вилки, а на стенах домов, где убивали, оставляли надписи кровью жертв.

«Свинья».

«Helter Skelter».

«Восстань».

«Смерть свиньям».

И на животе своей последней жертвы: «Война».

Слова «Helter Skelter» были накарябаны с ошибкой, и я почему-то вспомнила паучий почерк, которым было выведено слово «шлюха» на листочке, лежащем в сумке моей сестры.

Я так и подпрыгнула, когда Делия положила мне руку на плечо. Да, эта книга натягивает мне нервы даже больше, чем я ожидала. А стоило мне посмотреть на сестру, как меня переколбасило не по-детски. Когда я видела ее в последний раз, на ней был грим типа «пред-зомби-апокалипсис», теперь же по щеке у нее струилась кровь, а левый глаз превратился в месиво сине-черного цвета. На шее красовалось «ожерелье» из фиолетово-бордовых отпечатков пальцев душивших ее рук.

– Знаю-знаю, – сказала она. – Наш гример – настоящий гений, верно?

Бесспорно, так оно и было. На ключицах виднелись следы ногтей, а когда Делия открыла рот в улыбке, стало видно, что два зуба посерели, а вместо еще трех зияет черная пустота.

– Как думаешь, прокатимся до дома в таком виде?

Я подумала о «Семье» Мэнсона, как они разъезжали по городу и окрестностям с кровью на руках, а еще о том, что в Голливуде не всегда отличишь убийцу от актера. Если на земле и существует место страннее Голливуда, то я о нем не знаю.

– Конечно, – сказала я. – Почему бы нет?

Когда мы добрались до дома, я стала свидетельницей чуда: мой телефон, который я уже списала со счетов, работал, и он звонил.

– Ты собираешься отвечать? – спросила Делия.

Я взяла в руки телефон и посмотрела. Атланта. Мама.

– Не хочу, – сказала я.

– А вот если хочешь сохранить телефон, советую тебе ответить.

– Ты знаешь то, чего не знаю я?

– Конечно, знаю. Отвечай, пока не сработал автоответчик.

Ужасно, когда сестра актриса. Предательница. Так и запишем, и впредь будем знать.

Ответив на звонок, я услышала голос не матери, а Линетт. Я не говорила с ней ни разу с тех пор, как приземлилась в Лос-Анджелесе. Но я использовала ее кредитную карту. У меня мелькнула мысль, что она могла усмотреть в этом нечто личное. Я бы на ее месте именно так и подумала.

– Привет, Анна, – произнесла она.

Какой неловкий момент.

– Привет, Линетт.

– Мне надо смыть с себя зомби, – сказала сестра, сковыривая черные накладки с передних зубов. Прежде чем я успела придумать, как мне ее удержать, она уже была в соседней комнате.

– Что ж, – продолжила Линетт, – судя по словам твоей мамы, ты совершенно не представляешь, что́ нам довелось тут пережить. – Она смолкла, сделала вдох (долгий и шумный), сделала выдох (еще более долгий и более шумный) и снова заговорила: – Извини, я совсем не так хотела начать разговор. Я рада, что с тобой все в порядке. Мы обе рады. Прежде всего, пока мы не перешли к другим вопросам, хочу сказать, что не считаю безупречными действия твоей мамы – смена школы и все такое прочее.

Она снова сделала паузу, и я включила громкую связь.

– Когда все это случилось, – снова заговорила Линетт, – я попыталась поставить себя на твое место. Твоя мама призналась, что, когда они с папой с тобой говорили, для тебя это прошло не очень-то гладко. И я поняла, что и сама так ничего тебе толком и не сказала, да и вообще, мы с твоей мамой по большей части заняты то Бёрчем, то работой, и мы не всегда слышим, что ты хочешь нам сказать. Думаю, ты знаешь, какие у меня могут быть к тебе вопросы, поэтому я не стану читать тебе мораль.

Она замолчала. Пришла моя очередь говорить, но мне не хотелось. Вся эта история не имела к Линетт никакого отношения, и я понимала, что она говорит со мной вежливо и по-доброму. Если бы мне хватило мозгов, я бы заранее набрала в Гугле: «Как искренне попросить прощения». Но мозгов мне не хватило, а теперь было уже поздно.