Мэри Джонстон - Пока смерть не разлучит нас

– Я не презираю вас, сударыня, – сказал я наконец. – Того, что совершилось две недели назад на лугу за церковью, уже не изменить. Не будем больше говорить об этом. Все, что я имею, принадлежит вам, хотя кроме шпаги и моего имени у меня есть немного. Первая всегда к услугам моей жены – это разумеется само собой; что до второго, то я горжусь тем, что сохранил его незапятнанным. Теперь оно также и в ваших руках. И я знаю: мне нечего за него бояться.

Говоря, я смотрел в сад за окном, но сейчас взглянул на нее и увидел, что она вся дрожит и шатается, будто вот-вот упадет. Я бросился к ней.

– Розы… – проговорила она, – они такие тяжелые. Ах, как я устала… и комната… плывет.

Я успел подхватить ее и осторожно уложил на пол. На столе стояла вода, и я плеснул немного ей в лицо, смочил губы. Потом кинулся к двери, чтобы позвать на помощь какую-нибудь женщину, и столкнулся с Диконом.

– Наконец-то я доставил сюда эту окаянную клячу, сэр, – начал он. – Ну, скажу я вам… – Тут он оторвал взгляд от моего лица и осекся.

– Не стой как истукан! – скомандовал я. – Иди и приведи первую женщину, какую увидишь.

– Она мертва? – чуть слышно пролепетал он. – Вы ее убили?

– Я ее убил?! Да что ты мелешь, дурак! – заорал я. – Ты что, никогда не видел женского обморока?

– У нее вид, как у покойницы, – пробормотал он. – Я думал…

– Он думал! – вскричал я. – Больно много думаешь! Поди вон и позови кого-нибудь на помощь!

– Тут Анджела, – буркнул он, и не подумав сдвинуться с места.

В комнату быстро и неслышно скользнула черная служанка моей жены, тихая, кроткая женщина с большими коровьими глазами. Когда я увидел, как она опустилась на колени возле своей неподвижно лежащей хозяйки, приподняла ей голову, начала расстегивать корсаж, и ее темное лицо стало таким же нежным, как у любой английской матери, склонившейся над своим ребенком, когда я увидел, как жена моя со слабым стоном прильнула к ее груди, я вполне успокоился.

– Идем! – сказал я и вместе с Диконом вышел из комнаты и закрыл за собою дверь.

Милорд Карнэл был не из тех, кто откладывает дела в долгий ящик. Уже через час ко мне прибыл его картель 57 57 Картель – письменный вызов на дуэль. , доставленный самим секретарем Совета колонии.

Я снял это послание с кончика рапиры достойного мастера Пори и прочел:

«Сэр! Где и в котором часу завтра вы предпочли бы умереть? И каким оружием мне вас убить?»

– Не сомневаюсь, капитан Перси поверит, что лишь с величайшею неохотой я согласился участвовать в деле, направленном против джентльмена и офицера, столь уважаемого в колонии, – произнес мастер Пори, приложив руку к сердцу. – Когда я скажу, что некогда в Париже сражался на дуэли вместе с покойным лордом Карнэлом (нас тогда было трое против троих) и что во время моего последнего пребывания при дворе граф Уорик соблаговолил представить меня нынешнему лорду, капитан Перси, несомненно, поймет, что я никак не мог отказаться, когда последний попросил меня оказать ему услугу.

– Бескорыстие мастера Пори всем известно, – сказал я без тени улыбки. – Если он всегда принимает сторону сильного, то, разумеется, лишь потому, что у него есть на то веские причины. Он весьма меня обяжет, если передаст тому, кто его послал, что самым приятным часом для кончины я всегда почитал рассвет, а самым подходящим местом, по моему мнению, является поле за церковью, поскольку оттуда рукой подать до кладбища. Я слыхал, что его милость хорошо владеет шпагой, но и я слыву неплохим фехтовальщиком. Впрочем, если он предпочитает драться на пистолетах или кинжалах, я не против.

– Думаю, мы остановимся на шпагах, – ответил мастер Пори.

Я поклонился.

– Вы будете с другом? – поинтересовался он.

– Надеюсь, – ответил я, – хотя тот, кто согласится стать моим секундантом, подвергнет себя немалой опасности.

– Вы оба намерены биться насмерть, не так ли?

– Насколько я знаю, да.

– Тогда неплохо бы пригласить доктора Бохуна. Выжившему могут понадобиться его услуги.

– Приглашайте, если угодно, – ответил я, – хотя мой слуга Дикон прекрасно справляется с перевязкой моих царапин.

Мастер Пори прикусил губу, чтобы не рассмеяться, но не смог погасить веселые искорки в глазах.

– Я вижу, вы уверены в победе, – заметил он. – Как ни странно, его милость тоже. Ну вот, с формальностями как будто покончено, не так ли? Вы деретесь завтра на рассвете, за церковью, на рапирах?

– Совершенно верно.

Он поспешно засунул свою шпагу в ножны.

– Ну все, с этим делом мы развязались, по крайней мере на сегодня! Как говорится в Писании: «Довольно для каждого дня своей заботы». Ах, черт, как мне жарко! И в горле совсем пересохло… Слушайте, капитан Перси, на войне вы разграбили немало городов, пограбьте-ка для меня винный погребок пастора и принесите сюда его херес. А когда будем причащаться в следующий раз, угощать буду я.

Мы сели на крылечке, поставив между собою вместительный кувшин вина, и мастер Пори пил, пил и пил еще.

– Кстати, каков нынче урожай табака? – спросил он. – Мартин говорил мне, что качеством он много хуже, чем в прошлые года, а сэр Джордж уверяет, что качество отменное.

– Табак получился ничем не хуже испанского, – ответил я. – Можете так и доложить милорду Уорику, когда будете писать ему в следующий раз.

Мастер Пори рассмеялся. Конечно, принципов у него не водилось, он был сущий флюгер и к тому же заодно с кликой лорда Уорика в руководстве Компании, но грешник он был веселый и на редкость приятный в общении. Путешественник, ученый, изрядный философ, еще более изрядный острослов и первейший приятель и собутыльник для любого нищего с баклажкой эля (правда, лишь до тех пор, пока сосуд не пустел) – мы смотрели косо на многие его деяния, но его общество доставляло нам истинное удовольствие. Если в качестве платы за свои услуги он и отбирал у какого-нибудь бедного фермера половину урожая, то на прощание охотно бросал ему шестипенсовик на выпивку. И если арендаторам земель, пожалованных ему по должности, приходилось забрасывать свои табачные поля, чтобы развозить мастера Пори на лодке в его бесчисленных экспедициях к верховьям рек и речушек Виргинии, то он по крайней мере облегчал их труд, рассказывая им уморительные истории и распевая застольные песни, выученные в тысяче таверн.

– Что урожай! После завтрашнего дня можно будет отписать и про более интересные новости, – сказал он многозначительно. – Знаете, капитан Перси, вы очень смелый человек!

И он скосил на меня свои маленькие, озорно поблескивающие глазки. Я курил трубку и молчал.

– С недавних пор король в нем души не чает, – продолжал меж тем он. – То и дело берет его под руку, перебирает его пальцы, гладит щеку, Бэкингем все это видит, да сделать ничего не может: только кусает губы, и лицо у него делается мрачнее тучи. Так что имейте в виду, Рэйф Перси, завтрашний ваш противник – чародей, такой же могучий, как тот, которого ваш родич Хотспер 58 58 Хотспер (hot spur – горячая шпора) – прозвище сэра Генри Перси (1364—1403), данное ему за пылкий нрав и воинственность. В 1403 г. Хотспер и его отец, граф Нортумберленд, возглавили восстание против короля Генриха IV. В битве при Шрусбери мятежники были разгромлены, а Хотспер убит. встретил в лице Глендауэра 59 59 Глендауэр, Оуэн (ок. 1359 – ок. 1416) – крупнейший из уэльских феодалов; после воцарения Генриха IV поднял восстание за восстановление независимости Уэльса. Сражаясь против короля Англии, Глендауэр объединился с Хотспером и другими английскими феодалами-мятежниками. В хронике У. Шекспира «Генрих IV» (ч. 1) Глендауэр уверяет Хотспера, что он великий чародей, умеющий вызывать духов, повелевать чертом и т. д. . Вот увидите, его чары перенесут вас из Джеймстауна прямиком в Тауэр 60 60 Тауэр – замок-крепость в Лондоне, до 1820 г. главная государственная тюрьма. , потом и на эшафот для публичного повешения, потрошения и четвертования 61 61 Повешение, потрошение и четвертование – особо жестокая казнь, к которой в Англии приговаривали за государственную измену. . Задеть королевского фаворита – это, знаете ли, еще хуже, чем задеть короля. То, что вы вознамерились совершить, есть оскорбление величества, сиречь государственная измена.