Хельмут Крауссер - Эрос

Обычный осенний день. Держась за руки, Биргит, Рольф (в середине) и Софи идут через площадь, напевая: «Братья, к свободе и солнцу!» [12]Прохожие сверлят их уничтожающими взглядами. Какой-то пожилой мужчина, на вид, казалось бы, неагрессивный, даже замахивается на них тростью. Друзья убегают от него и смеются. Трио теперь существует в несколько другой интерпретации: хотя Рольф и Биргит все еще вместе, о женитьбе речи уже не идет. Софи рада встречам с ними, потому что это позволяет ей вырваться из ненавистной атмосферы детского сада. Подавив в себе все страсти, в том числе и ревность, Софи с удовольствием гуляет с друзьями, впитывая новые впечатления.

Биргит интересуется, почему песня звучит так патриархально.

– Почему там поется «братья»? Почему не «сестры»? Или, скажем, «братья и сестры»?

– И правда, почему? – смеется Софи, облокачиваясь спиной на афишную тумбу.

Рольф заявляет, что в последнем случае песня напоминала бы призыв к сексу на нудистском пляже. Девушки смеются.

– Или, как заявил недавно на собрании кружка один деятель, «борьба человека за свои права неразрывно связана с борьбой за права женщин».

Все прыскают от смеха еще громче.

Рольф берет девушек под руки:

– Пошли! – Затем смачно целует обеих – сначала Биргит, затем Софи.

Биргит, недовольно фыркнув, не дает ему взять себя за руку. Софи в замешательстве раздумывает, как расценивать этот поцелуй, невинен ли он? Может быть. Однако столь интимный жест нарушает определенные рамки взаимоотношений.

– Эй! Что с тобой? – с презрением спрашивает Биргит.

Ее тон кажется Рольфу несправедливым.

– Ничего. Все нормально.

Биргит отвечает примирительным тоном, но в ее глазах продолжает сверкать недовольство.

– Раз ничего, то перестань. – Внезапно она поворачивается к Софи. – И почему ты все еще не нашла себе парня?

– Что-о?

– Сама знаешь, что правду говорю. Имею право спросить!

– Какое тебе до этого дело?

Воздержавшись от объяснений по этому поводу, Биргит оглядывается на своего Рольфа:

– Вот не пересеклись бы мы с тобой случайно в универе – и сейчас ты был бы с ней! Так?

Рольф не прочь поиграть чувствами:

– Мы встретились совсем не случайно. Ведь ты искала встречи со мной. Ты устроила мне засаду.

– Спасибо!

Биргит чувствует себя уязвленной, свирепеет и грозится отвесить Рольфу парочку звонких пощечин. Тот раскаивается в своих словах:

– Ладно, хватит мелочиться. Я просто пошутил.

– Нет, это не шуточки. Ты рассказываешь это при ней и выставляешь меня идиоткой!

Софи уже надоела их перебранка.

– Слушайте, ругайтесь в следующий раз наедине, ладно? Не в моем присутствии.

Рольф извиняется перед ней за испорченное настроение.

– И нечего извиняться за меня! – восклицает Биргит.

– А я и не думал за тебя извиняться…

– Чао! – Софи собирается уходить. Она ни в чем не виновата и не хочет больше быть свидетелем подобных сцен.

– Не уходи! Все это скоро пройдет! – кричит Рольф ей вслед.

Биргит окончательно выходит из себя.

– Ты говоришь обо мне, будто о законченной сумасшедшей! Ты хоть сам понимаешь это? – Она хватает Рольфа за руку.

– Судя по всему, мелкие отклонения у тебя все-таки есть.

Залепив ему в качестве аванса одну из обещанных пощечин, Биргит бросается прочь, несмотря на свои высокие каблуки. Софи, чтобы не усугублять и без того щекотливую ситуацию, тоже спешит ретироваться. Она уходит не за Биргит, а в другом направлении, и двигаться ей гораздо удобнее – каблуки ее туфель не такие высокие.

Рольф остается всеми покинутый и часто моргает, будто не веря в произошедшее. Прислонившись к афишной тумбе, раздумывает, в чем же он виноват? Если хорошенько прислушаться к себе, то можно расслышать голос совести. Да, ему есть в чем себя упрекнуть. Он с удовольствием переспал бы с Софи. Ведь это так естественно. Но хотеть чего-либо – не значит тут же реализовать это в действительности. Хотя если Биргит будет и дальше вести себя как последняя истеричка, то почему бы и нет?… Эта капризная телка ему уже всю плешь проела.

Вечер. Доходный дом. Софи распахивает дверь подъезда. Под дверью сидит Александр, одетый неприметно, даже можно сказать, бедно. Она его не узнает; Он глядит на нее. Он узнает ее.

Софи проходит мимо, взбегает вверх по лестнице, переступает порог своей однокомнатной квартирки. Рядом с кроватью стоит велосипед. Софи швыряет пальто и сумочку на кровать. Начинает рыдать. Потом идет в ванную и умывается. Звонок в дверь. Софи открывает. За дверью стоит Александр. Их глаза встречаются. Он тронут.

– Чего вы хотели?

– Ох, я, кажется, некстати?…

Его лицо ей будто знакомо. Очень отдаленно. Где она его видела?

– В чем дело?

Глаза Софи наполняются слезами, и она, не дожидаясь ответа, закрывает дверь.

Алекс беспомощно жестикулирует. Он не понимает, что делать, хочет постучать, но не решается. Постояв немного, садится на коврик, об которые вытирают обувь.

Дверь медленно приоткрывается вновь. Софи наконец овладела собой.

– Извините. Итак, вы хотели?…

Александр подскакивает как ужаленный, он весь напряжен, его движения довольно неловкие, ведь ситуация очень сложная и он вынужден как-то разруливать ее…

– Вы меня не помните? Мы были когда-то знакомы…

Не знаю, какими словами объяснить вам мое тогдашнее состояние. Здесь необходимы мистические преувеличения. Так, должно быть, чувствовал себя Орфей, снова свидевшись с Эвридикой в Гадесе, когда повелитель царства мертвых дозволил ему одним глазком взглянуть на потерянную возлюбленную и посулил вернуть ее в мир живых. Именно такие ощущения были у меня в тот момент, когда после долгой дороги, измученный стрельбой сигнальными ракетами, раздававшейся в моих ушах, я наконец увидел ее. Смысл моей жизни, частица меня самого стояла передо мной, впереди у нас была вся жизнь, моя и ее, открывались невероятные возможности, словно я родился во второй раз и заново переживаю все великолепие бытия глазами младенца, испытывая такую же эйфорию, такой же экстаз! Вы уже смирились с болью, вы обладаете глубокими познаниями космоса, поэтому сумеете найти верные слова, правдивые и невысокопарные, хотя, я понимаю, что любые слова покажутся читателю высокопарными, ведь такие вещи не просто высказать, они непередаваемы и способны понять их только избранные. Банально выражаясь, сердце мое готово было выпрыгнуть из груди от волнения.

– Александр?

О счастье! Она вспомнила мое имя!

– Я не вовремя?

– Блин. Ладно, входи.

Да, сначала ее уста произнесли мое имя, а следующим словом значился «блин». А ведь в то время молодело, не швырялась этим словцом налево и направо, тем более перед посторонними.