Пьеро Дельи Антони - Блок 11

– Что это? – шепотом спросил Берковиц у Моше.

– Эндеча, – сказал ему в ответ Моше тоже шепотом. – Похоронная песнь сефардов. [65]Иржи то и дело подкидывает какие-нибудь сюрпризы.

«Розовый треугольник» пел с такой тоской в голосе, что слушавшие его заключенные едва не плакали. Наконец прозвучала последняя нота. Она на несколько мгновений зависла в воздухе, а затем снова стало очень тихо.

Иржи открыл глаза, словно бы придя в себя после транса, и спросил:

– Ну, и что нам теперь делать?

– У нас еще есть время. Целых одиннадцать часов.

– Но мы очень устали и проголодались, – сказал Берковиц. – Еще немного – и мы уже не сможем шевелить своими мозгами. Я чувствую себя сильно ослабевшим. Единственное, чего я сейчас хочу, – так это лечь спать.

– Он прав, – сказал Моше. – Еще немного – и мы уже не сможем даже разговаривать. У меня пересохло в горле, и я все больше и больше устаю. Нужно принять решение прямо сейчас.

– Да, нужно принять решение прямо сейчас, – Яцек, произнеся эти слова, уставился на Мириам, однако Пауль, бросив на него испепеляющий взгляд, заставил его отвернуться.

– Послушайте, у нас есть клочки бумаги и карандаши, – сказал Берковиц. – Продолжать этот спор и дальше нет никакого смысла. Я предлагаю нам всем проголосовать и затем посчитать голоса.

– Единственное свободное голосование в Третьем рейхе… – прокомментировал данное предложение Моше.

Выбрав обрывки – те, что побольше – и карандаши, он раздал их всем заключенным: по одному клочку и по одному карандашу каждому. Затем все разошлись. Некоторые ушли в темную часть барака – не подходя, однако, слишком близко к трупу Яна.

Не прошло и пары минут, как они один за другим положили на стол сложенные вчетверо клочки бумаги.

– Берковиц, давай подсчитывать голоса будешь ты, хорошо? – сказал Моше. – Остальные согласны?

Все заключенные закивали.

Финансист подошел к столу. Поправив очки, он взял первый клочок и расправил его.

– Алексей, – прочел он.

Лицо украинца посерело.

Берковиц положил первый обрывок обратно на стол и развернул второй.

– Алексей, – прочел он.

Помощник капо в гневе бросился к Берковицу и вырвал у него из рук клочок бумаги, чтобы убедиться, что финансист не врет. Увидев, что действительно написано его имя (в чем он, в общем-то, не очень сомневался), он разразился потоком каких-то никому не понятных ругательств и, разъяренно скомкав бумагу, швырнул ее на пол.

Берковиц же сохранил свойственное ему хладнокровие. Не обратив особого внимания на демарш Алексея, он расправил третий клочок:

– Алексей.

– Свиньи! – завопил украинец. – Мерзкие свиньи! Вы – еврейские свиньи!..

Никто ему ничего не ответил. Алексей отошел в сторону, тяжело дыша от охватившего его гнева.

– А здесь ничего не написано, – сказал Берковиц, расправив следующую записку. – Пусто.

– Ты попытался попросить совета у своего Бога, но его не оказалось дома – да, Элиас? – усмехнулся Моше.

– Я вам уже сказал, что указывать на кого-то и тем самым обрекать его на смерть я не стану.

– Давайте продолжать.

Берковиц расправил очередной клочок. Прочитав то, что было на нем написано, он побледнел:

– Мириам.

Алексей аж затрепетал от радости. Пауль стал сердито кусать губу. Моше вздрогнул.

– Хочешь себя отправить в могилу сама, Мириам? – спросил он.

– Мне больше нет смысла жить, и ты это знаешь лучше остальных, Моше.

Берковиц продолжал расправлять одну за другой записки с таким невозмутимым видом, будто принимал участие в каком-то административном совете, решающем самые что ни на есть заурядные вопросы.

– Алексей… Алексей… Яцек… – зачитывал он.

Все посмотрели на старосту блока, но тот даже глазом не моргнул.

– Алексей.

Это был последний клочок.

Берковиц поднял клочок, скомканный и брошенный на пол Алексеем, и положил его в общую кучу. Затем стал разглаживать записки ладонью, чтобы было лучше видно то, что на них написано.

– Кто-нибудь хочет проверить? – спросил он. Ответа не последовало. Алексей, стоя в стороне, подрагивал от еле сдерживаемого гнева.

– Итак, подведем итог… За Алексея – шесть голосов, за Мириам и Яцека – по одному, на одной бумажке ничего не написано… Всего получается девять.

В бараке стало тихо. Все смотрели на злобно сопящего Алексея.

– Мерзкие свиньи. У вас тут есть эсэсовец. А вы выбрали… меня! Подлецы вы все до одного! Schweine Juden! [66]

Никто не решался ничего предпринять.

– Эх, Алексей, Алексей… Ты не очень силен в математике, да? – вдруг сказал Моше.

– Ну и что?

– Ты не делал никаких подсчетов? За тебя проголосовали шестеро. Однако евреев здесь только пять. Из них один вообще не стал голосовать, а вторая проголосовала за себя. Какой ты делаешь вывод, Алексей?

Украинский уголовник все никак не мог понять, к чему клонит Моше.

– На что ты намекаешь? Говори понятнее!

– Три еврея – это три голоса за тебя. А чьими были остальные три голоса? Ты таким вопросом не задавался?

Помощник капо поспешно огляделся – он как будто осознал, что ему угрожает новая опасность, которой он раньше не замечал.

– Итак, еще три голоса, Алексей. Напряги мозги.

Сердито поблескивающие глаза украинца уставились на Отто.

– Браво! – сказал Моше. – Хотя это было нетрудно. Остаются еще два голоса.

Алексей с сомневающимся видом стал таращиться на остальных заключенных. Когда его взгляд встретился с взглядом Пауля, его сомнения, судя по выражению лица, тут же улетучились.

– Поздравляю, ты нашел пятого. Этот офицер СС неплохо долбанул тебя ногой. Ты что, об этом забыл?

– Ты принадлежишь к отбросам общества, – сказал Алексею Хаузер. – Ты даже хуже евреев.

– Еще одно небольшое усилие, Алексей, – не унимался Моше.

Взгляд помощника капо снова заскользил от одного заключенного к другому, пока наконец не остановился на старосте барака. В глазах украинца засветились огоньки одновременно и прозрения, и растерянности.

– Именно так, Алексей, – Яцек, – сказал Моше. – А что для тебя в этом удивительного?

Алексей что-то сердито пробормотал себе под нос. Яцек, стоя на безопасном расстоянии, остался абсолютно спокойным.

– Ты что, думал, что вы будете поддерживать друг друга аж до самой смерти? – усмехнулся Моше. – Ситуация ведь сложилась такая: либо ты, либо он.

Алексей, ошеломленный этим неожиданным для него предательством, злобно оскалил зубы. Остальные мужчины невольно напряглись, чтобы своевременно отреагировать, если Алексей набросится на Яцека. Мириам же осталась невозмутимой: она уставилась куда-то в пустоту с таким отрешенным видом, будто развернувшаяся здесь, в бараке, борьба ее совершенно не интересовала.