Давид Маркиш - Тубплиер

– Значит, – спросил Влад, – «давно» тут никак не подходит?

– Никак, – подтвердил Путник. – Давно – это не «от» и «до», это куда шире. Попробуй, измерь – ничего у тебя не получится!

– А жизнь – моя, например – короткая? – с опаской осведомился Влад.

– С воробьиный носок, – убежденно сказал Путник.

– А ваша? – тихонько спросил Влад, жарко желая узнать ответ и в то же время надеясь, что ночной собеседник не расслышит вопрос, звучавший дерзко. Но сидевший на камне расслышал.

– А вот я, можно сказать, появился давно, – ответил Путник. – Но зачем тебе это?

– Да так… – промямлил в ответ Влад, мучительно пытаясь определить, спит ли он, или этот Путник явился к нему наяву. – А вы за мной пришли?

– К тебе. – Путник выпростал руку из-под накидки, в которую кутался, и направил ее в сторону Влада, выставив указательный палец стволом.

– Ну, это-то все равно, – заметил Влад.

– Нет, – снова убирая руку, сказал Путник, – не все равно. Ты решил и назначил себе приход смерти на эту ночь. Неосмотрительное, молодой человек, решение! Назначив и решив, ты вторгся в чужую область. Там на счетах с абрикосовыми косточками щелкают совсем другие пальцы – не твои.

– Я и не говорю… – то ли пробормотал, то ли подумал Влад. – Просто я знаю, чувствую. Вот поэтому…

– Ты решил, – с вежливой улыбкой повторил Путник, – ты знаешь… Ничего ты не знаешь, потому что твое знание не распространяется дальше сегодняшнего дня. Подумай сам!

– Но тогда во всем мире никто ничего не знает, – вяло возразил Влад Гордин. – Ни Галилей, ни Эйнштейн, ни даже Иисус Христос.

– Знания линяют, – не отвлекся на возражение ночной визитер, – а чувства выветриваются. Ты гадаешь, испытываешь будущее, которое еще не наступило и не стало прошедшим. Может, ты угадал, а может, ошибаешься. Все может случиться в будущем, которым человек не владеет ни на шаг.

– Чем же он тогда владеет? – спросил Влад.

– Прошлым, – ответил Путник. – Только прошлым, больше ничем. В прошлом ты можешь двигать фишки, как тебе вздумается, по своему разумению и для собственного удовольствия. Прошлое – твой дом, там ты хозяин!

– Но тогда все нарушится! – возмутился Влад. – Ведь если что-то уже произошло – так навсегда.

– А чему мешают такие перестановки? – Путник вновь высвободил руку, теперь его палец был нацелен вверх, в темное небо. – Что они могут изменить? А словом «навсегда» пользуются только дураки: люди знать не знают, что случится в будущем через час-другой. Некоторые еще говорят – «навечно». Просто уши вянут слушать!

– А настоящее? – еле шевеля губами, спросил Влад.

– А настоящее, – сказал Путник, – это пограничная линия, шов между прошлым и будущим. Тропа шириной в ладонь. Справа обрыв, слева стена. Вот и танцуй как умеешь.

Влад вгляделся и увидел невдалеке памирскую тропу, лошадь на тропе и себя в седле той лошади. Справа голубела пропасть с рекою на далеком дне, слева отвесно уходила вверх каменная стена, исчерченная трещинами. Лошадь, потерявшая подкову с задней правой ноги, прижимала уши от страха и ступала сторожко. На коротком спуске она, не споткнувшись, рывком вытянула шею, накренилась и ушла в обрыв. Влад успел выдернуть ноги из стремян и, уже падая, переваливаясь через край тропы, намертво вцепился в искривленный обломок арчи, вгрызшейся корнями в каменистую землю. Лошадь ушла, Влад остался. Он запомнил обрушившуюся на него мертвую тишину, темную синеву неба над головой и время, растянувшееся, как резиновая нить. Потом он ползком выбрался на тропу, поднялся на ноги, и мир вернулся к прежнему состоянию.

Разлепив веки, опухшие от укусов, Влад огляделся. Не было ни тропы, ни арчи над пропастью, а Путник в предрассветной темени казался навершием камня, на котором сидел.

– А это правда, что перед смертью человек видит картины из прошедшей жизни? – спросил Влад.

Путник молчал.

– Так люди говорят… – пояснил Влад.

– Ты занялся не своим делом и ошибся в расчетах, – сказал Путник. – Ночь прошла, светает. Хочешь есть?

– Очень, – подумав, признался Влад.

– Вставай и иди вниз, – приказал Путник.

Первый луч солнца выстрелил из-за горы и осветил берег озера. Человека на камне не было, и не было камня. Вслед за первым лучом тысячи светлых стрел прилетели, и наступил день.

В санатории «Самшитовая роща» наступил послеобеденный тихий час. Дорожки парка были безлюдны. Время цикад еще не пришло.

Регистраторша Регина уставилась на Влада Гордина, на его раздувшееся лицо сочувственно.

– А вас выписали, – сообщила Регина. – За нарушение санаторного режима. Вещички ваши возьмите в камере хранения, там сейчас открыто. И на рентген сходите – вам снимочек обязательно нужен для диспансера.

В рентгеновском отделении было пусто. Старик рентгенолог в мятом халате с любопытством оглядел Влада, спросил:

– Где это тебя так отделали? Подрался, что ли? И грязный весь! Сними рубашку, встань вот сюда и не двигайся.

Экран приятно холодил грудь. Влад стоял, задержав дыхание.

– Тебя тут обыскались, – щелкая какими-то рычагами за спиной Влада, сказал рентгенолог. – Думали, домой уехал без выписки… Готово, дыши! Одевайся и подожди снаружи.

Влад вышел из кабинета и сел на деревянную лавку у двери. Зачем ему этот снимочек, зачем выписка? Но он не испытывал неприязни к рентгенологу.

– Зайди-ка, Гордин! – услышал он голос из кабинета и поднялся с лавки. – Там перед тобой никого не было? А? Ты уверен?

– Уверен, – с безразличием пожал плечами Влад Гордин. – Никого не было.

– Странно, странно… – повторял рентгенолог, подозрительно глядя то на Влада, то – на просвет – на мокрый рентгеноснимок. – Становись снова, сделаем повторный.

Стоя у экрана, лицом к стене, Влад усмехнулся в темноте кабинета: ну что ж, хватанем еще дозу рентгена, хуже все равно не будет.

– Не дыши! – сказал рентгенолог. – Готово… Посиди снаружи.

Сидя на белой врачебной лавке, Влад Гордин испытывал порывом ветра налетевшую тревогу. Что он там такое нашел на рентгене, этот старик? Он даже подумал, что снимок – чужой, что он кого-то другого просвечивал, не Влада. Может, туберкулома уже взорвалась и от легкого осталась одна сморщенная серая тряпка?

– Заходи! – услышал Влад Гордин.

Старик рентгенолог сидел за столом, держа лоснящийся темный снимок над стеклянной, подсвеченной снизу столешницей. Вид у него был торжественно-озадаченный.

– Твоя туберкулома рассасывается, – сказал старик. – Случай уникальный! Ты, можно сказать, родился под счастливой звездой. Теперь пойдешь на поправку.

© Д. Маркиш, 2012 © «Текст», 2012