Мартин Винклер - Женский хор

Он что, читает мои мысли?

Я покраснела до ушей, и он рассмеялся.

– Садитесь, прошу вас, – сказал он, указывая на кресло, затем осторожно взял гитару, поставил ее на металлический штатив в углу комнаты, уселся на диван и разлил чай по чашкам. – Сахар? Молоко? Лимон?

– Нет, спасибо. Я… мне очень жаль, я не хотела.

– Чего именно?

– Быть невежливой.

– Подумав, что я – гей? Это не невежливость. Это просто ошибка. И это не имеет никакого значения.

– Но как вы…

– Узнал, что вы об этом подумали? Я этого не знал. Я каждый раз так шучу, когда подаю чай на этот столик. Но по вашей реакции я понял, что такая мысль приходила вам в голову…

Что он за человек?

Он протянул мне одну из чашек в цветочек, удобно устроился на диване, поставил свою чашку себе на колени и игривым тоном спросил:

– Ну, и каким показался вам первый день?

У него наверняка было что-то на уме, но мне меньше всего хотелось разгадывать его загадки, так что я просто ответила:

– Длинным.

– Да. Лечить – занятие очень утомительное, угнетающее и неблагодар… – Он поднес чай к губам, тот показался ему слишком горячим, он опустил чашку и задумчиво добавил: – Вы уверены, что хотите этим заниматься?

Я пожала плечами. Какой глупый вопрос!

– Мне надоедает постоянно выслушивать жалобы людей.

– Совершенно с вами согласен. Жизнь врача была бы гораздо проще, если бы больные ограничивали свои жалобы перечислением симптомов.

Он надо мной смеется…

– Вовсе нет, – сказал он.

– Что?

– Я не смеюсь над вами, это самоирония. Но мне нравится, что вы чувствуете, что это относится и к вам.

Я снова покраснела, еще больше, чем в предыдущий раз. Теперь я почувствовала, что покраснело не только мое лицо, но и шея и плечи, как будто…

– Ну же, вы не ответили на мой вопрос. Каким показался вам первый день?

Нужно собраться, нельзя, чтобы он полностью завладел инициативой. Я достала из халата блокнот и перелистнула несколько страниц в поисках первой консультации.

– Мне… нужно очень многое сказать.

– Не сомневаюсь, – сказал он, глотнув чая. – Я вас слушаю.

Я посмотрела на свои записи. Я исписала двадцать страниц, и каждая новая запись начиналась примерно так:

Я поколебалась, не решаясь перейти к полному отчету о первой пациентке, той, что больше не переносила таблетки, но наконец начала читать. Он внимательно меня слушал. А затем, когда я остановилась, сказал:

– Очень хорошо, очень точно. Вы действительно хорошая ученица.

От этого замечания у меня в горле вспыхнул огонь, как от глотка горячего кофе.

– Но, по вашему мнению, Джинн, что она хотела сказать, эта женщина, говоря: «Я больше не переношу свои таблетки»?

Я посмотрела на него и сказала:

– Не знаю. Не знаю, я… нервничала, когда все это писала, поэтому не смогла вспомнить, о чем она… рассказывала.

– Именно так. Или же вы невнимательно слушали ее рассказ… – Он сделал понимающую мину. – Но это в прошлом, не будем больше к этому возвращаться. Читайте дальше.

Я прочла:

«Молодая женщина девятнадцати лет, общее состояние хорошее… Обычная консультация, просит выписать оральные контрацептивы. Опрос: три минуты. Клиническое обследование: никакого. Дополнительное обследование: никакого. Продление контрацептивов на двенадцать месяцев».

Он поднял бровь:

– Что значит «нсу»?

– Простите?

– Когда вы вышли, чтобы проверить свои сообщения, вы оставили тетрадь на столе. Вы написали: МЖ 19 л., о.с. хор., нсу, кс обычн., но сейчас, читая мне свои записи, вы упустили это «нсу».

– Это… неважно.

– Это наверняка важно, ведь вы это отметили. Поскольку это написано до того, как мы узнали суть жалобы пациентки, думаю, это относится к ее описанию.

Мне хотелось соврать, но что-то в его взгляде подсказало мне, что он это заметит. К тому же мне было нечего терять, и он сказал, что я могу делать какие угодно замечания.

– Это значит «не слишком умная».

Он едва заметно кивнул. Не дав ему времени на комментарии, я уставилась в тетрадь и стала читать:

Я подняла голову и бросила на него карающий взгляд.

– Мммм… – промычал он, ставя чашку на столик. – По первой консультации все?

– Думаю, и этого достаточно…

Он скрестил руки на груди, задумчиво погладил бороду и с кисло-сладкой миной сказал:

– Вы правы. Итак, начнем. Сабрина – молодая женщина, которая регулярно приходит ко мне на прием уже пять лет. В первый раз, когда я ее увидел, ей было четырнадцать. Она была настроена крайне враждебно, злилась на свою семью. И на врачей. И было за что. Она только что пережила первое в своей жизни ДПБ, по вине своей семьи и молодого врача, который в то время был вашего возраста и который слишком много о себе возомнил. Она пришла к нему на прием, чтобы попросить таблетки. И этот молодой врач, впрочем довольно милый, задал ей самый неподходящий вопрос, который только можно задать подростку: он спросил, живет ли она половой жизнью.

Я подскочила.

– Почему это «самый неподходящий вопрос»? Он в данном случае совершенно естественен, разве нет?

– Нет.

– Почему?

– Сексуальная активность женщин нас не касается. Они начинают ее в любое время, по своему усмотрению. По какому праву мы при первой же возможности пытаемся выведать, с кем они спят, как часто и в каких позах?

Я скрестила руки на груди. А он нахал!

– Вопрос не в этом! Знать, если ли у них… отношения, очень… важно для диагностики…

– Какой диагностики? Женщина, которая просит прописать ей таблетки, не больна, она хочет себя защитить. Если у нее еще не было половых отношений, значит, она собирается их начать и хочет предотвратить наступление беременности. Зачем же ее расспрашивать о ее сексуальных отношениях?