Мартин Винклер - Женский хор

«Месячные прекратились, когда мне было семнадцать. У меня был шок после смерти брата, и с тех пор ничего, хотя до этого они шли как по расписанию и приходили на каждый двадцать девятый день или иногда на тридцать второй и время от времени на двадцать пятый, но каждый месяц я была уверена, что они придут, на третью пятницу или четвертый вторник, в зависимости от месяца, но это было до того, как мой брат умер, – и все прекратилось… Я дала себе три месяца, чтобы прийти в себя, и, когда рассказала об этом маме, она набросилась на меня, испугавшись, что я беременна. Я объяснила ей, что ни разу не спала с мужчиной, но она мне не поверила и насильно отвела к своему гинекологу, который осмотрел меня со всех сторон, запихивал свои руки и инструменты куда попало. Я была в ужасе, УЗИ и анализы, и в конце концов он сказал, что это идиопрактическое [11] явление, что ему нет объяснения, что это в моей голове или это необъяснимо, только я прекрасно знала, что мои яичники перестали работать из-за шока после смерти брата. Он был поваром и возвращался с работы однажды в субботу ночью со свадьбы, – и, как обычно, за городом остановил машину, его подхватил какой-то тип, а он не понял, что тип был пьян, его машина влетела в столб, и это несправедливо, понимаете, потому что водителю хоть бы что, а мой брат умер на месте, а поскольку мы были очень близки, это стало для меня шоком. Понимаете, у меня больше ничего не было, я больше ничего не видела, вы до меня такое у кого-нибудь встречали?»

Итак, есть ли у меня вопросы? Еще бы, черт побери! Да, у меня есть вопросы, и много: мои, вопросы других, те, которые я хотела бы задать и которые бы задавать не хотела – разумеется, я еще не все видела, я не могла всего увидеть, – и вопросы, которые мне задавали и которые я не хотела слышать, потому что от них у меня начинал болеть живот, да, у меня они есть, я могла бы составить для вас целый список, но я не знаю, сможете ли вы ответить на все мои вопросы сегодня, мсье. Их так много, что я не решаюсь их задать, потому что не хочу выглядеть глупо, не хочу вам докучать, не хочу, чтобы вы теряли время из-за меня и моих глупых вопросов.

– Вопросы? – спросил Синяя Борода, сверкнув глазами.

Я покачала головой:

– Н-нет. В данный момент вопросов нет. Возможно, позднее…

Он улыбнулся так, как будто мне было двенадцать лет:

– Отлично. Не стесняйтесь спрашивать, если они возникнут…

За кого ты меня принимаешь? За умственно отсталую? Ты действительно думаешь, что я ничего не понимаю?

– Конечно.

Он посмотрел на меня и добавил:

– …и глупых вопросов не бывает.

Зачем ты мне это говоришь?

Он повернулся к пациентке:

– Хорошо. Вот, что я думаю…

И начал говорить.

*

Он пространно растолковал ей, что, по его мнению, следует из ее жалобы, проанализировав симптомы, сделав вывод из деталей, которые, вероятно, не имели никакого значения, но которыми она нас засыпала и отсортировать которые у него не было времени. Он объяснил ей, на анатомических картинках или с помощью нарисованной на скорую руку схемы («Простите, я плохо рисую») на оборотной стороне листка со списком консультаций на этот день, какое обследование он советует ей пройти: сдать мазок, проверить грудь и установить спираль – процедура, на которой он будет присутствовать.

Он несколько раз спросил: «Это понятно? У вас есть вопросы?» И несколько раз женщина ответила: «Все понятно, только я хотела спросить…», после чего пустилась рассказывать о том, как она боится гормонов, которые изменят ее тело: Мне не хочется ощущать себя не-так-как-обычно , со странным телом; А он большой, имплантат, А мой муж его почувствует? или испугавшись за свою фертильность: А я смогу потом забеременеть? И каждый раз он отвечал спокойно, мягко, вежливо (но слишком, я подчеркиваю, чтобы это было искренне: он не может быть таким терпеливым, на свете не бывает таких терпеливых людей, никакой врач не может быть таким терпеливым с женщинами, тем более если он мужчина – или же это совсем не мужчина , – но после всего, что мне о нем рассказали, кажется, у него с этим все в порядке, разумеется, слухи преувеличивают, но в их основе всегда правда). И он ей снова объяснял – по второму, третьему, четвертому разу – то, что она еще не поняла, или не хотела понять, или боялась понять слишком хорошо, и он улыбался этой улыбкой, которая должна была показаться нейтральной и доброжелательной, но которая мне казалась невероятно манипуляторской, расчетливой, демагогической; если он улыбается во весь рот , так это не для того, чтобы ее подбодрить, но чтобы лучше усыпить ее бдительность, подчинить себе, чтобы она делала то, что он хочет, дитя мое.

Наконец, в последний раз спросив, есть ли у нее еще вопросы, и выслушав в последний раз ее ответ: Нет, все ясно, вы все очень доходчиво объяснили, он сказал: «Что же, тогда мне вас осматривать необязательно».

Она, видимо, не поверила своим ушам, но сказала: «Нет, нет, конечно, тем лучше, потому что, хотя это делать нужно, я это очень не люблю» – и негромко причмокнула губами, как будто хотела что-то сказать, но не решалась. А он, уже склонившийся над картой, чтобы сделать запись, поднял голову и спросил: «Да?»

Она: «Но, может быть, вам стоит взять у меня мазок?»

Он: «Когда у вас в последний раз брали мазок?»

Она: «Не знаю, это должно быть указано в карте…»

Он: «Подождите, я посмотрю… Два года назад».

А я: Пора бы уже повторить, моя цыпочка.

Но он: «Знаете, раз в три года – этого более чем достаточно».

А она: «Да… но я подумала, что это бы меня успокоило…»

А я: Да, я не согласна с его образом действий, но тебе не стоит его учить, милочка, если доктор тебе говорит – три года…

А он отложил карандаш, улыбнулся: «Никаких проблем», поднялся и исчез за перегородкой.

Несколько секунд я сидела неподвижно, лишенная дара речи, ошеломленная, потому что не понимала, что происходит. Она встала и начала раздеваться и складывать вещи на кресло, я услышала, как открылся и вскоре закрылся кран, но вдруг Карма высунул голову из-за перегородки и знаком показал мне подойти к нему.

Пока пациентка раздевалась, я встала и прошла в другую часть кабинета, предназначенную для обследования. Стоя перед раковиной, Карма указал на пространство между перегородкой и гинекологическим креслом, затем подбородком указал на другой угол кабинета. Я поняла. Поскольку кабинки в кабинете не было, он хотел, чтобы пациентка спокойно разделась по другую сторону перегородки. Я скрестила руки на груди, прислонилась спиной к перегородке и стала разглядывать эту часть помещения.