Магда Сабо - Улица Каталин

Он отвечал спокойно, спокойней, чем от него ожидали, ни директор, ни кадровик, ни остальные четыре члена комиссии даже не подозревали, с какой радостью он готов уволиться из этой больницы, которую его отец присмотрел для него, еще когда он был мальчиком-гимназистом и где после возвращения из плена ему так и не дали серьезной работы. Он отрицает обвинение, будто брал у больных деньги, однако привести доказательства, разумеется, не может, но ведь и Бланка не в состоянии доказать противное; Балинт догадывался, что для суда это очень слабый пункт, решение будет зависеть от того, чьим словам поверят больше. Бланка может подтвердить лишь то, что в течение тех пяти минут, пока он оформлял госпожу Карр, они с Балинтом были в канцелярии одни, из двух других сотрудниц одна уходила обедать, а вторая задержалась в туалете. На то время, пока комиссия обсуждала решение, их обоих попросили выйти из зала. И прежде чем Бланка успела прошмыгнуть в отделение мимо него, он ухватил ее за руку.

Он снова почувствовал, какая она сильная и неподатливая, но теперь уже легко справился с ней, привлек к себе. Бланка отбивалась, но высвободиться не смогла. Они не разговаривали с тех самых пор, как Балинт от них переехал, и теперь он надеялся наконец расспросить ее, но Бланка вдруг громко взвизгнула, на крик открылась дверь, и из-за двери выглянул кадровик; тут уж девушку пришлось выпустить. «Наверное, он решил, что я хотел ее задушить», – подумал Балинт и отпустил Бланку, пусть ее бежит, теперь он уже не видел на ней военных рейтуз, она была в дамском платье темно-синего цвета, узнала небось от Ирэн, что в подобных случаях следует одеваться в темное, для дисциплинарного дела это в самый раз. Попробуй тут хоть кому-нибудь объяснить, как дорога ему Бланка, даже теперь, когда она на него донесла, когда он уже знает все ее хитрости и дурные порывы. Никакой надежды! Кадровик, выглянувший на визг Бланки, смотрел на него как на преступника. Балинт знал, что если до настоящего момента в исходе дела еще можно было сомневаться, то теперь уже все ясно. Обвиняемый явно пытался избить бедную девушку или похотливыми объятиями склонял ее взять свои показания обратно.

Когда их пригласили в зал, ему было сообщено, что министерство в дисциплинарном порядке переводит его на другую работу, в деревню, где пока еще нет электричества, но оно предусмотрено в плане пятилетнего развития. Представитель министерства еще раз внимательно посмотрел на него; наверное, пытается понять, подумалось Балинту, что может нравиться в нем женщинам, такой он бледный, хилый и, в сущности, ничем не примечательный. В мотивирующей части, помимо конверта госпожи Карр, упоминалось и о его любовных похождениях, слушать это ему было неприятно, один из членов комиссии, женщина-врач, упорно смотрела в землю, ее Балинту было жалко больше всех… Ей пришлось выслушать длинный список, вроде того, что вел слуга Дон-Жуана, после чего она наконец поняла, что спать с нею ему было просто некогда, как бы она того ни хотела. Его предупреждали – хорошо бы почаще заниматься самокритикой, взять себя в руки, и пусть он радуется, – у него и впредь будет кусок хлеба, лишь бы он вел безупречную жизнь; а теперь он может идти. Направляясь к выходу, он испытал чувство неописуемого облегчения, узнав, что в деревне, куда его переводят, у него будет служебная квартира. У Элекешей он был женихом и квартирантом, от них попал в один из переулков Кольца, где жил в немыслимых условиях. «Собственная квартира и никаких людей, – восхищался про себя Балинт, удивляясь, что все еще способен чему-то радоваться. – Эх, Бланка, садовая голова. Идиотка несчастная!»

Он направился в приемное отделение собрать свои вещи. Позади него что-то стукнуло, послышались торопливые шаги. Это был один из членов комиссии, его коллега, с которым Балинт был знаком лишь поверхностно, только здоровался при встрече, – тот работал на другой территории. Звали его Тимар. Балинт остановился, не понимая, чего тот от него хочет, а тот явно чего-то хотел.

Тимар заявил, что не верит ни одному слову обвинения, да и, конечно, не он один, разве что те, кого приучили всему верить. Настоящая причина – его отец да та бесстыжая проституточка, которая донесла на него явно по злобе, потому что он и разговаривать с ней не хотел. Когда-нибудь он вернется еще в эту больницу, тогда пусть не забудет, что именно он, Тимар, рассказал ему обо всем. Тряхнув Балинту руку, Тимар исчез. Слова его лишь вскользь задели сознание Балинта, услышанное не столько заинтересовало, сколько разозлило его; вот если бы все эти слова Тимар произнес в зале, но там он, разумеется, промолчал. А наедине лезет с соболезнованиями. Стоит ли обращать внимание? И почему он обозвал проституткой Бланку, маленького солдатика с ружьем? Про любовные похождения как раз все правильно, хотя это ведь никак не мешает быть хорошим врачом. Все сплошная глупость, идиотизм.

Бланку он встретил уже в приемном отделении, она склонилась над машинкой, повернувшись спиной к двери. Две других сотрудницы при его появлении вместо приветствия встали. До сих пор они никогда не вставали ему навстречу. «Становлюсь мучеником», – подумал Балинт, улыбаясь, и начал разбирать содержимое ящиков стола, а Генриэтта, стоявшая за его спиной и смотревшая, как он укладывается, задумалась над тем, как глупо, что у него столько любовниц, и только ее одну он ни разу так и не поцеловал. И поразилась, как ей все еще больно, что в ее жизни этого не произошло. Балинт собрал свои личные вещи, мелочь затолкал в портфель. Поколебался, как попрощаться с девушками, – те разрешили его сомнения, сами подошли пожать ему руку. Бланка не поднялась с места, и он не сказал ей ни слова. Выйдя, направился в больничный парк, и только тут вспомнил про халат, – он снял его, когда заходил к директору. Ему не хотелось идти на зад, но в конце концов он решил вернуться; ведь это бы один из тех еще домашних, сшитых Темені халатов, который он обнаружил у Элекешей.

Когда он снова вошел в приемную, там как раз вовсю шла перестановка. До сих пор Бланка сидела между двух других девушек, теперь ее стол оттащили в угол. Бланка стояла и плакала, закрывшись ладонями, а обе девушки угрюмо священнодействовали, словно две жрицы, совместными усилиями сдвигая свои столы. Между ними и Бланкой зияла пустота. «Боже мой, – подумал Балинт, – бедняжку теперь отлучат, как шпионку и изменницу».

В памяти его хранилось много выражений ее лица, он видел, как она ревела и веселилась, как каталась на санках и струсила при виде трубочиста, зубрила урок и как плакала, без оглядки отдаваясь наслаждению на лежанке госпожи Элекеш в погребе-убежище, видел ее и танцующей с игрушечным ружьем, и взрослой девушкой во взаправдашнем платье, – ему снова захотелось дотронуться до нее, и он было шагнул к ней, но на его пути встала более серьезная из сотрудниц, старшая по возрасту.