Мануэль Скорса - Траурный марш по селенью Ранкас

– Простите, сеньор Паласин, – сказал я. – Мне говорили, что вы ездили в Янасенису предупредить, что ваши заберут мой урожай.

– Да, Эктор. Судья приказал нам.

– А я хочу, – крикнул я, – чтобы все вы пришли мне помочь!

– Не ори! – взмолился Паласин. – Не подводи меня, Чакон.

Он был смелый с лошадьми, а судью боялся ужасно.

Я уже собой не владел.

– Нет, пускай он сам сейчас собирает!

Паласин чуть не сомлел.

– Чакон, дорогой, не ори ты так, а то сеньора услышит, она посуду пересчитывает.

– Тоните всех овец, пускай мое поле топчут!

– Чакон, миленький, хозяин услышит!

А я гарцую во дворе и кричу:

– Пускай идут, я им покажу! Я уж им покажу! Узнают они Чакона! Соберете картошку, когда меня убьете! Идите, собирайте!

Я как с ума сошел. Еду и плачу. Под самым городом мне повстречались Прокопио Чакон и Нестор Леандро.

– Племянник, – сказал я Прокопио. – Скоро будем бороться насмерть.

– Что случилось, дядя? – спросил Прокопио.

– Скоро придут собирать мой урожай. Мы им покажем. Вы мои родичи, а я сдаваться не буду.

– Не бесись ты, Эктор, – сказал Леандро. – С поместьем связываться нельзя. Мы люди бедные.

– Теперь бедные стали, гады!

– Мы в это дело не ввяжемся, – сказал Прокопио. – Нам тоже есть надо.

В июне все повторяли: «Уараутамбо соберет Чаконов урожай». Я не спал. Мы с Игнасией глядели в потолок.

– Что ты не спишь?

– Пить хочется.

– Боишься?

– Пить мне хочется.

– Игнасия, когда они заберут картошку, что будет с детьми?

– Зачем ты сеял в Янасенисе?

– Это. ничья земля, свободная.

– Раньше мы хоть что-то ели. Они ведь в своем праве. – Она заплакала. – Что хотят, то и делают.

– Не соберем урожая – люди над нами посмеются.

– Особенно я горюю из-за Сульписии.

Тогда я решил купить винтовку. Денег у меня не было, и я пошел к сеньору Ривасу. Вернее, остановил его как-то на улице.

– Сеньор Ривас, я к тебе насчет ружья.

– Зачем тебе ружье?

– Охотиться буду.

Он был человек опытный и только поглядел на меня.

– Исхудал ты, Чакон.

– Сам знаешь, Уараутамбо думает собрать мой урожай.

– Безобразие! Не имеют права. Мы все должны тебе помочь.

– Поможете, и вас засудят. Не лезьте, я уж сам, Мне бы только ружье. У меня карабин на одну пулю, одного и убьет, то ли дело винтовка.

– Ладно, дам тебе ружье.

– А патроны продашь?

– Они дорогие.

– Обменяй на барана. Хороший баран! Ягнята будут.

– Ладно, дам за него двадцать пять штук.

– Баран хороший, ты его полюбишь.

В тот же день я пошел с ружьем в Янасенису. Когда пришли люди из поместья, я у них на глазах убил птицу, крикнул: «И вы так помрете, гады! – .и погладил ружье. – Оно у вас кровь повытянет».

В общем, картошка осталась мне. Тогда я понял, что трусу земли не видать. Картошка цвела на диво, ее хватило бы на два года. На уборку, я прикинул, понадобится человек сорок.

А в один прекрасный день явился Паласин и с ним тридцать верховых. Увидел я пыль на дороге и понял, что мне конец.

– Чакон, – сказал мне Паласин, – здесь угнали коней. Без тебя не обошлось. Идем куда следует.

И меня увели.

Начальству мешать не смели, и донья Хосефина де лос Риос отменила званый чай. Отменили и открытие нового фонтана, и открытие кладбища, и водружение столба для знамени. Напрасны были все приготовления, но хуже всего пришлось арестованным. Незадолго до начала игры сержант Кабрера напился и велел нарисовать на каждом углу белую стрелку и написать: «Переход». Жители не знали такого слова, и сержанту во исполнение собственного приказа пришлось задержать двадцать с лишним нарушителей, прежде чем он приказ отменил. Субпрефект отказался разбирать их дело; Арутинго сказал: «Такую вшивоту нельзя держать во дворе», и они просидели под замком все три месяца игры. А к концу этих месяцев на окно сел черный дрозд – жалкий креольский вариант голубки, оповестившей Ноя о конце гнева божьего.

– Декабрь, – сказал дон Мигдонио. – Скоро дороги развезет.

– Да, дожди надвигаются… – отвечал судья.

– Перезимуем тут, – вздохнул дон Мигдонио, примиряясь с потерей четырехсот солей.

Жил-был на свете упрямый старик. Жил-был старше с плоским лицом и глазами навыкате, прозванный Жабьей Мордой. Он не хотел понять, что Компания ворочает капиталом в 15 миллионов долларов, у него же самого – десятка три овец, два кулака и злоба. И жил-был на свете начальничек по имени Эгоавиль, двухметровый верзила, косой и наглый, который немало зарабатывал, отрубая коровам хвост и топча копытами ягнят. Однако некая баба по прозвищу Электрозад, выпив с ним вместе бутылочку, не пожелала лечь с ним, а расплатился за это старик. Жабью Морду отделали как отбивную; но, на свою беду, Эгоавиль стал его видеть во сне, в обличье Христа. А Христа безнаказанно не побьешь. Как-то раз старик отдыхал (назовем это так) на овчине. Живое мясо подживало, а выпуклые глаза глядели сквозь дверь в мутноватое небо. Вскоре небо исчезло. В дверях стал худой, скуластый человек с большими прозрачными ушами, в котором наш старик узнал одного из самых наглых своих гонителей, и поднялся, готовясь к побоям. Но прозрачноухий, кротче голубя, подошел к нему со шляпой в руке.

– Доброго вам здоровья, дон Фортунато, – сказал он, как-то странно косясь. – Разрешите сказать словечко. Я к вам от дона Эгоавиля.

– Попросил бы, – сказал упрямый старик, не считаясь с присутствием дам, – попросил бы, так его и так, в моем доме его не поминать.

– Не беспокойтесь, дон Фортунато, – сказал прозрачноухий, сам волнуясь и цыкая зубом. – Дайте мне договорить. Дон Эгоавиль считает вас истинным мужчиной. Он из-за вас нас жучит и мучит. «Мне нужны, – говорит, – такие, как Фортунато, а не кретины вроде вас». Так говорит дон Эгоавиль, когда напьется.

– Чего ж вы от меня хотите? – сказал упрямый старик, сплевывая слюну, зеленую от коки.

– Дон Эгоавиль устал бороться, – сказал прозрачноухий. – Он хочет с вами поладить. Если хотите, пасите у нас свой скот.

– Почему же у вас? – сказал упрямый старик. – Поля не ваши. Вы огородили чужую землю.

– Я кто? – сказал прозрачноухий, выражая обычную точку зрения подневольных лиц. – Мне деньги платят, я приказы выполняю.

– Значит, как же это? – спросил упрямый старик и нахмурился, скрывая радость.

– А вы пригоните скот попозже, – ответил прозрачноухий, надеясь, что начальник его не обложит. – Мы как будто не увидим. Дон Эгоавиль одно просит – не гоните, пока не стемнеет. Не подводите его.