Мануэль Скорса - Траурный марш по селенью Ранкас

– Как вы себя чувствуете, ваша милость? – подобострастно спросил Кайетано. Инспектор мрачно оглядел побитые градом хижины.

– Лошади готовы, ваша милость, – добавил Кайетано.

– Ты что, смерти мне хочешь? – крикнул инспектор. – Не видишь, так тебя и так, какая погода? Никуда я не поеду. Здесь останусь. Организуйте мне поесть, а потом я отдохну.

Кайетано растерялся.

– Что, еды нету?

– В Чинче мы мяса нажарили, ваша милость.

– Я тебе не милость, так тебя и так!

– Слушаюсь, ваша милость.

Огонь разводили целый час. В одной из хижин Кайетано отыскал кофейную эссенцию. Инспектор ждал едва живой – он не ел с семи часов утра. Наконец Кайетано. принес кипящий кофе. Галарса подул, хлебнул и весь скривился.

– Это что за дрянь?

– Кофе, ваша милость.

– Покажи.

Ему принесли грязную бутылку. Инспектор вынул пробку и поскорее отвернулся.

– Где вы его выкопали, так тебя и так?

– Чистая эссенция, ваша милость. В Уанкайо покупали.

– Когда покупали, скотина?

– Год назад, ваша милость.

Инспектор воздел к небу руки;

– Господи, когда эти варвары станут людьми? Когда их коснется цивилизация? Кровать Хоть дадите?

Ему дали баранью шкуру. Инспектор забылся безотрадным сном. Власти селенья Чинче приуныли: если инспектор будет злиться, он решит дело не в их пользу. Выборному пришлось прибегнуть к кулакам, чтобы взбодрить их.

«Будь что будет, – сказал Кайетано. – Дадим, ему хороший завтрак». Предложение было прекрасное, но трудновыполнимое. Непогода перекрыла дорогу. Стали шарить по хуторам: не нашли ни крошки. Буря не унималась. Фермин Эспиноса – бывший сержант и бывший арендатор, поселившийся в пещере после изгнания из Чинче, – обнаружил курицу и экспроприировал ее. Приближался рассвет.

– Стряпать умеешь? – спросил Кайетано.

– В казарме всему научишься.

– Стуши-ка ее получше.

Когда голод разбудил инспектора, яркий солнечный свет смыл все грехи, а на чурбанчике, покрытом, как скатертью, пожелтевшей газетой, дымился котелок с тушеной курицей.

Инспектор понял, каких это стоило усилий, и улыбнулся. Он кинулся на котелок, проглотил одну ложку, и его чуть не вырвало.

– Это что за мерзость?

– Курица, ваша милость, – отвечал Кайетано. – Сам ощипал.

– Это не курица, а дерьмо, – выговорил инспектор.

Кайетано понюхал и скривился от хохота. Это было дерьмо.

– Слушай, Эспиноса, ты котелок закрывал?

– А?…

– Сукин ты сын! – загремел Кайетано. – Ты что, не знаешь, когда жгут навоз, надо закрывать все крышкой, а то провоняется?

Трагедия жителей Чинче повергла в ужас жителей Янакочи.

– Надо все приготовить, – беспокоился Агапито Роблес.

– Хорошо бы музыкантов нанять, – посоветовал Скотокрад.

– Триста солей сдерут.

– Дадим, чего там.

Двенадцатого декабря утром шестьдесят человек во главе с выборным отправились верхом в Янауанку. Городская площадь не помнила такой кавалькады, даже жандармы проснулись от удивления. Сержант Кабрера поправил подсумок и объехал площадь, грозно хмуря брови. На большее он не решился. Когда Эктор Чакон и Скотокрад с Конокрадом вступили на площадь, их встретило тревожное жужжанье. Поджидая их, люди курили, выпивали, разговаривали. Стемнело рано, как всегда в туманные дни. К семи на выселках Чипипаты замигали два огонька.

– Едут! – крикнул выборный.

Через тридцать минут на площадь въехал забрызганный грязью грузовик. Оркестр, смущая жителей, заиграл «Марш Знамен». Инспектор снял шляпу.

– Власти Янакочи, – с достоинством сказал выборный, – приветствуют вас, сеньор инспектор.

Скотокрад и Конокрад услужливо подхватили его вещи. Музыка и крики сопровождали инспектора до гостиницы. Инспектор вышел из машины. От восторгов и от высоты у него кружилась голова.

– Я очень устал, – произнес он у самой двери.

– Нет, не сюда, сеньор инспектор, – сказал выборный.

– Почему?

– Надо пройти через патио, – сказал Скотокрад.

Гостиница была одним из порождений Симеона Забывчивого, единственного здешнего архитектора. Он не помнил ни обид, ни чертежей, и в домах его всегда недоставало двери, окна или прохода. Благодаря его таланту многие спали в гостиной и ели в сарае. В гостинице «Международная» он забыл построить лестницу. Владельцы не разрушили здания, а решили, что постояльцы смогут взбираться наверх по деревянной лестнице, приставленной к стене, и в этом был свой прок. Здесь не могли селиться пьяницы.

– Я немного отдохну, – сказал инспектор.

– К которому часу подать лошадей?

– К девяти.

Агапито. Роблес поклонился.

Снова грохнул марш, и под приветственные крики инспектор полез наверх.

– Завтра все на площадь! – крикнул Роблес.

– Созовем колокольным звоном, – прибавил Фелисио де ла Вera.

Всадники скрылись во тьме. Цокот копыт затих. Через час они шлепали по густой грязи.

– Завтра увидимся, – зевнул Агапито Роблес.

– Останься, – приказал Сова.

– В чем дело?

Сова поднял подсумок.

– Что это?

– Сорок пять выстрелов.

Выборный застыл в седле.

– Эктор, – прохрипел он, – я видел дурной сон.

Сова не ответил.

– Я видел во сне, что пампа кишит жандармами.

Сова похрустел пальцами и ничего не сказал.

– Эктор, ведь он может уступить.

– Судья уступит, когда рак свистнет.

– Мы, начальники, – закашлялся Роблес, – не согласны, чтоб он умер. Ты не имеешь права губить селенье, Эктор.

– И это ты видел во сне?

Роблес применил запрещенный прием.

– Без разрешения ничего нельзя делать, – сказал он.

Револьвер блеснул в руке Эктора Чакона.

– Чего ж я готовился?

– А что?

– Ладно! – крикнул Эктор и пришпорил коня. Конь рванулся вскачь.

– Эктор, Эктор!

Но Эктор Сова скакал по бескрайней пампе. Только на рассвете он пожалел коня и подъехал к дому. Кот по имени Тигр стал тереться об его ноги, выгибая хвост.

– Сюда, отец, сюда! – звал его голос сына.

«Решил, что я пьян», – подумал Сова. Из дверей высунулась грязная и заспанная детская мордочка.

– Возьми свечку, Фидель.

Мальчик поцеловал ему руку и зажег огарок. Неверный свет озарил шершавые стены. На полу валялись мешки с картошкой, конская сбруя. Мерно дышала во сне дочь Хуана. Былая усталость внезапно сковала ему ноги. Он расстегнул пояс. положил на стол револьвер и подсумок. Пули рассыпались по столу.

При виде оружия глаза у Фиделя загорелись.

«Завтра умру, – думал Сова. – Жандармы меня изрешетят, привяжут к лошади и потащат. Никто не узнает меня – ни жена, ни Хуана, ни Фидель, ни Иполито».

– Я завтра убью Монтенегро, – сказал Сова. – Прикончу этого гада. Надо с ним кончать, скот пасти негде.

Фидель погладил револьвер, словно кошку.

– Сколько надо пуль, чтоб убить человека?