Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов

Я заметила незнакомый автомобиль, припаркованный на стоянке рядом со сверкающим черным «Лексусом» – видавший виды «Вольво» бутылочного цвета с номерным знаком 1990 года, – и задалась вопросом, а не принадлежит ли он Майклу Джонсу, социальному работнику Алекса. Я побежала через стоянку, воспользовавшись брифкейсом для защиты от проливного дождя, когда мужчина в синем костюме выступил из-под каменных колонн, открывая на ходу зонт.

– Сюда! – позвал он.

Я нырнула под зонт, и он прикрывал меня, пока мы не вошли в вестибюль, где Урсула ждала меня у регистрационной стойки. Женщина она высокая, а ее властный вид, красный костюм, густые черные, тронутые сединой волосы и красивое греческое лицо предполагают, что она бизнесвумен, а не психиатр клиники. Урсула входила в состав комиссии, которая принимала меня на работу, и после собеседования я не сомневалась: если мне откажут, то исключительно из-за нее.

«Вы изначально хотели стать врачом общей практики. Почему решили поменять специализацию на детскую психиатрию?»

На собеседовании я положила правую руку на бедро, оглядывая лица членов комиссии – троих мужчин-психиатров и Урсулу, получившую международную известность как за ее достижения в детской психиатрии, так и за хамство.

«Меня изначально интересовала психиатрия, – ответила я. – Моя мать долго боролась с психическим заболеванием, и у меня возникло желание найти ответы на загадки, которые задают подобные болезни». Если кто и знал, какие проблемы создает психическое заболевание – это и социальные табу, и позор, и стыд, вызванный осознанием того, как низко может пасть человеческий разум, – так это я.

Урсула внимательно наблюдала за мной из-за стола комиссии. «Я думала, это серьезная ошибка для любого психиатра – предполагать, будто все ответы могут быть найдены», – как бы между прочим указала она. Шутка с подковыркой. Председатель комиссии – Джон Кайнд, заведующий кафедрой психиатрии Королевского университета, – переводил взгляд с меня на Урсулу, а потом попытался обратить в вопрос неприкрытую насмешку Урсулы.

«Вы верите, что нашли все ответы, Аня? Или собираетесь искать их, получив эту должность?»

«Мои намерения – принести пользу».

Урсула широко улыбнулась мне, протянула руку и крепко пожала впервые после собеседования. Натянутость отношений психологов и психиатров общеизвестна, учитывая различия в наших подходах к лечению пациентов, но я предположила: ее телефонный звонок свидетельствует о том, что трения, если они и возникли на моем собеседовании, остались в прошлом. Затем она повернулась к Майклу, который стряхивал капли с зонта и ставил его на стойку.

– Аня, это Майкл, социальный работник Алекса. Закреплен за ним муниципалитетом.

Тот улыбнулся.

– Кто-то же должен помочь мальчику.

Несколько мгновений Урсула смотрела на него, а потом перевела взгляд на меня.

– Майкл введет вас в курс дела. Мы встретимся позже и обговорим тактику лечения. – Она кивнула Майклу и ушла.

Тот протянул мне руку.

– Спасибо, что приехали в свой выходной день.

Я хотела объяснить ему, что это не просто выходной день, а годовщина смерти моей дочери, но в горле вдруг возник комок. Я склонилась над стойкой, чтобы расписаться в регистрационной книге.

– Знаете, мы уже встречались, – вдруг произнес Майкл.

– Правда?

Он записал свое имя, а вместо росписи поставил какую-то завитушку.

– На конференции детских психиатров в Дублине в 2001 году.

Шесть лет назад. Я не помнила его. Видела, что он мускулистый и широкоплечий, с серо-зелеными глазами, которые смотрели очень уж пристально. Предположила, что ему под сорок, и в нем уже чувствовалась усталость, которую я столько раз замечала в социальных работниках, а в его мимике, жестах, сухой улыбке просматривался цинизм. Хрипотца в голосе выдавала курильщика, а покрой костюма и давно не чищенная обувь говорили о том, что детей у него нет. Спутанные длинные светлые волосы падали на воротник, но запах геля для волос подсказал мне, что сделано это намеренно.

– А что социальный работник делал на конференции детских психиатров? – Я повернулась к коридору, который вел к моему кабинету.

– Психиатрия – моя первая профессия. После того, как я какое-то время готовился стать священником.

– Священником?

– Семейная традиция. Между прочим, ваш доклад мне понравился. «Предложения по изменению подходов к лечению психозов в Северной Ирландии», правильно? Меня поразила страсть, с какой вы предлагали изменить ситуацию.

– Изменить ситуацию – это излишне честолюбиво, – заметила я. – Но я действительно хочу, чтобы подход к лечению психозов у детей и подростков изменился.

– И как?

Я откашлялась, почувствовав возвращение прежней воинственности.

– Думаю, мы упускаем слишком много симптомов психозов и даже ранней стадии шизофрении, оставляя этих детей без внимания и даже позволяя им причинять себе вред, тогда как лечение обеспечило бы им нормальную жизнь. – Мой голос начал дрожать. В голове у меня Поппи одним пальцем играла на нашем кабинетном рояле, подпевая в такт мелодии. Когда я взглянула на Майкла, то заметила, что он смотрит на мой шрам. Подумала: «Не следовало мне забирать волосы наверх».

Мы подошли к моему кабинету. Я попыталась вспомнить код, который неделей раньше дала мне секретарь Урсулы, Джош. Потом я несколько секунд нажимала заветный номер. Когда повернулась к Майклу, то увидела, что он оглядывает коридор, а на лице застыла настороженность.

– Никогда не бывали в Макнайс-Хаусе? – как бы невзначай спросила я.

– Бывал. Боюсь, слишком часто.

– Не нравится это заведение?

– Психиатрические клиники не по мне. Особенно для детей.

Я открыла дверь. Он улыбнулся.

– Не в лоб, так по лбу?

В кабинете Майкл стоял, пока я не указала на два кресла с мягкими спинками и предложила ему что-нибудь выпить. Он отказался. Я налила себе травяной чай и села. Майкл по-прежнему стоял, смотрел на рамку с одной фразой, висевшую на стене рядом с книжным шкафом.

– Подозрительность часто создает предмет своих подозрений, – прочитал он.

– Это Льюис, – объяснила я. – Из «Писем Баламута» [8]. Вы читали?

– Да. – Его лицо дернулось от одного только вида моего травяного чая. – Любопытно, почему вы сочли необходимым заключить данную фразу в рамку и повесить на стену?

– Полагаю, эта фраза очень уместна в работе психиатра.

Майкл сел.

– У меня есть футболка с такой надписью.

Последовала пауза: он доставал из брифкейса папку. На лицевой стороне я прочитала: «Алекс Брокколи».

– Алексу десять лет. – Голос Майкла потеплел. – Он живет в одном из беднейший районов Белфаста с матерью, ее зовут Синди. Ей двадцать пять лет, она воспитывает сына одна. Жизнь ей выпала трудная, но это тема для другого разговора. Вы знаете, что она недавно попыталась покончить с собой?