Кэролин Джесс-Кук - Дневник ангела-хранителя

После смерти я стала ангелом-хранителем.

Нандита обрушила на меня эту весть в загробной жизни, даже не подумав сначала немного поболтать или посплетничать, чтобы растопить лед между нами. Вот ведь зубные врачи, перед тем как выдернуть зуб, часто спрашивают: какие у вас планы на Рождество? Ну ладно, могу сказать, что ничего подобного в этот раз не было. Все было очень просто.

— Марго умерла, дитя мое. Марго умерла.

— Ничего подобного, — возразила я. — Я не умерла.

— Марго умерла, — снова повторила Нандита. Продолжая твердить это, она взяла меня за руки. — Я знаю, как это трудно. Я оставила пятерых детей в Пакистане, причем без отца. Все будет в порядке.

Я попыталась выбраться оттуда. Осмотрелась по сторонам и увидела, что мы находимся в долине, окруженной кипарисами. В паре метров от того места, где мы стояли, было маленькое озеро. По берегу росли камыши, их бархатные головки напоминали микрофоны, ожидающие, когда можно будет разнести по радио мой ответ.

Что ж, ответа не последовало. Я заметила вдали, среди полей, линию серой дороги. И начала идти.

— Постой, — сказала Нандита. — Я кое с кем хочу тебя познакомить.

— С кем? — спросила я. — С Богом?

Это вершина абсурда, и мы водружаем на ней флаг.

— Мне бы хотелось познакомить тебя с Рут, — сказала Нандита и, взяв меня за руку, повела в сторону озера.

— Где? — Я наклонилась, высматривая кого-то меж деревьев вдалеке.

— Там, — ответила она, указывая на мое отражение.

А потом толкнула меня в озеро.

Некоторых ангелов-хранителей посылают обратно, чтобы они присматривали за своими братьями и сестрами, за своими детьми, за людьми, которых любят. Я вернулась к Марго. Я вернулась к самой себе. Я — свой собственный ангел-хранитель, монах-писец биографии сожалений, спотыкающийся на своих воспоминаниях, его уносит торнадо истории, которую я не в силах изменить.

Я не должна говорить «не в силах изменить». Ангелы-хранители, как всем известно, спасают нас от смерти бессчетное число раз. Это долг каждого ангела-хранителя — защищать от любого слова, деяния и умозаключения, не соответствующего свободе воли. Мы — те, кто заботится, чтобы не было случайностей. Но изменения — наше дело. Мы изменяем вещи каждую секунду каждой минуты каждого дня.

Всякий день я вижу, что происходит за сценой, вижу, какие мне предстоят перипетии, вижу людей, которых мне придется полюбить, и мне хочется взять небесное перо и все это изменить. Мне хочется написать для себя самой сценарий. Хочется написать той женщине, женщине, которой я была, и поведать все, что я знаю. И сказать ей:

— Марго, расскажи мне, как ты умерла.

Я не помню, как ударилась о воду. Не помню, как выползла с другой стороны озера. Но то, что произошло во время краткого крещения в духовном мире, было погружением в знание. Я не могу объяснить, как это случилось, но, когда я поняла, что нахожусь в плохо освещенном коридоре и с меня на треснутые плитки пола течет вода, осознание того, кто я и в чем заключается моя цель, пролилось сквозь меня так же ясно, как солнечный свет проливается сквозь ветви деревьев.

Рут.

Меня зовут Рут.

Марго мертва.

Я снова находилась на Земле. Белфаст, Северная Ирландия. Я знала это место по годам своего взросления и поняла, что нахожусь именно там, по несравненным звукам оркестра Оранжевого ордена, [1] Оранжевый орден — протестантское братство, базирующееся в основном в Северной Ирландии и Шотландии. (Здесь и далее прим. перев., кроме особо оговоренных.) репетирующего в ночи. Я догадывалась, что сейчас июль, [2] В июле в Северной Ирландии проводятся традиционные торжественные мероприятия, главными событиями которых являются «оранжевые марши» Оранжевого ордена. но понятия не имела, который нынче год.

Шаги за спиной.

Я обернулась. Нандита переливалась в темноте, блеск ее платья не был запятнан болезненно-ярким светом уличного фонаря снаружи. Она подалась ко мне, ее темное лицо было полно участия.

— Есть четыре правила, — сказала она, поднимая четыре пальца с кольцами. — Первое правило: ты — свидетельница всего, что она делает, всего, что она чувствует, всего, что она переживает.

— Ты имеешь в виду, всего, что переживаю я? — спросила я.

Нандита тут же помахала рукой, как будто отмахивалась от ерунды, которую я несла, перебив ее.

— Это не похоже на просмотр фильма, — поправила она. — Жизнь, которую ты помнишь, — только маленький кусочек мозаики. Теперь ты должна увидеть всю картину целиком. И некоторые кусочки должна приладить на место. Но тебе следует быть очень осторожной. А теперь позволь мне продолжить насчет правил.

Я кивнула, извиняясь.

— Второе правило заключается в том, — сделала вдох Нандита, — что ты ее защищаешь. Есть много сил, которые попытаются вмешаться в решения, принимаемые ею. Защищай ее от этих сил, это жизненно важно.

— Подожди-ка, — поднимая руку, сказала я. — Что именно ты подразумеваешь под «вмешаться»? Я ведь уже приняла все решения. Именно таким образом я и закончила здесь…

— Ты не слушала?

— Слушала, но…

— Ничего нельзя исправить, даже когда ты возвращаешься во времени. Сейчас ты не в силах этого понять, но…

Нандита поколебалась, раздумывая, достаточно ли я умна, чтобы уяснить то, что она говорит. Или достаточно ли я сильна, чтобы справиться с этим.

— Продолжай, — сказала я.

— Даже это, прямо сейчас: ты и я — это уже случилось. Но ты не в прошлом — не в том, каким оно тебе запомнилось. Времени больше не существует. Ты присутствуешь здесь, и твое представление о будущем все еще замутнено. Поэтому ты будешь переживать много-много новых вещей, и ты должна очень бережно учитывать последствия.

У меня заболела голова.

— Хорошо, — сказала я. — Каково третье правило?

Нан показала на нечто водянистое, текущее из-за моей спины. Мои крылья, можно так сказать.

— Третье правило заключается в том, что ты ведешь записи — журнал, если тебе будет угодно, обо всем, что происходит.

— Ты хочешь, чтобы я записывала все, что происходит?

— Нет, твоя задача будет куда проще. Если ты станешь выполнять два первых правила, тебе не придется ничего делать. Твои крылья сделают все за тебя.

Я боялась спрашивать, каково четвертое правило.

— И наконец, — вновь улыбаясь, сказала она, — люби Марго. Люби Марго.

Она поцеловала кончики своих пальцев, прижала их к моему лбу, потом закрыла глаза и пробормотала молитву — я догадалась, что она говорит на хинди. Я переступила с ноги на ногу и неуклюже склонила голову. Наконец Нан закончила молиться. Когда она открыла глаза, черноту ее зрачков заменил белый свет.