Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

– Это для вас как религия? – спросила Люси, думая о Желанной Адамс, которая включила гастрономические удовольствия в список своих вер.

– Endaxi, Люси. А еще я верю в природу, как древние греки. – Теодор взмахнул рукой в сторону моря. – И в поэта Кавафи. Да, для меня Кавафи – это откровение… «И где бы мы были без варваров?» – Его голос был проникнут странным чувством, Люси не смогла определить, каким именно.

– «Эти люди были решением», – сказала Ли, цитируя следующую строчку стихотворения Кавафи.

– А, так вам известно это стихотворение? – Голос Теодора звучал тихо и смущенно, он переводил глаза с Ли на Люси, словно оценивая их реакцию. – В Греции не всегда легко быть поклонником поэзии, – заметил он неожиданно, – несмотря на то, что это ее колыбель. А во что верите вы, доктор Пронски?

– Как и вы, Теодор, я верю в природу. И в целительные свойства священного женского начала.

– Интересно. А в Святой Дух?

– Зачем разделять эти два понятия? Это вы, мужчины, вечно отделяете духовную сущность от физической.

– Да, иногда не стишком благоразумно думать подобным образом. А дух мужественности имеет подобную ценность, доктор Пронски?

– Священное мужское начало – это не мой профиль, Теодор. Я хочу лишь выправить баланс в религиозных доктринах. Нам нужны церковные литургии, в которых бы участвовали женщины. – Люси стало неуютно от менторского тона Ли. Надо срочно менять тему беседы, а не то ее спутница разрушит все обаяние вечера.

– О, и это все? Установить баланс! – сказала Люси холодно.

– А по-твоему, мало?

Люси повернулась к Теодору:

– Как и моя мать, Ли верит в женскую богиню. А моя мать была просто рупором движения за возрождение этого культа.

– Одна маленькая поправка, – сказала Ли. – Твоя мать не верила в женское божество. Она считала его метафорой женского духа. Разумеется, Китти поддерживала гипотезу, что Земля – это живое существо, и верила, что в доисторические времена люди в Европе поклонялись фигуре, изображающей мать-Землю. Но она была слишком пропитана нашей культурой научного материализма, чтобы верить в богинь. И я тоже. Вы читали Клиффорда Гирца? – Люси и Теодор дружно покачали головами. – Ну, если я сумею верно процитировать. Да вот, вспомнила… Гирц писал, что религия создает в людях уникальные мотивации… одевая наши ощущения в такую ауру фактов, что наши чувства кажутся реальными.

– А вы, Люси? Во что вы верите? – Теодор вопросительно посмотрел на нее.

– Я не верю в религию. Или во всякие сказочки, что с женщинами лучше обращались в доисторические времена. Я думаю, люди, подобные моей матери, сочиняют истории о золотом веке для удовлетворения своих психологических нужд. – Девушка взглянула на Ли, но та равнодушно встретила ее взгляд, а затем отвернулась и стала смотреть в сторону Эгейского моря. – Что нам действительно нужно, так это найти способ построить лучшее будущее, – добавила она.

Теодор торжественно кивнул и заказал еще одну порцию рецины. Солнце стояло низко, но поверхность моря сияла светлой голубизной, которая в отдалении рассыпалась грудами больших светло-коричневых островов. В гавани внизу, там, где Джакомо Казанова когда-то причинил неприятности мусульманской жене, сверкали в сумерках неоновые рекламы: «Shell», «Nike», «7UP», и «Karelia Lights». Было только полседьмого, в Афинах так рано не ужинают. И поскольку у них не было сегодня каких-то важных встреч или дел, им не оставалось ничего иного, как сидеть и смотреть на море.

Когда они ехали по Афинам обратно, их оглушили клаксоны автомобилей и выкрики диких футбольных фанатов, размахивающих маленькими белыми флагами. Мимо с ревом проносились мотоциклы, их водители кричали что-то в окна машины. Не обращая на них внимания, Теодор ехал аккуратно, указывая женщинам на мелькающие в окнах автомобиля афинские достопримечательности: озаренные светом здания правительства на площади Конституции; Тельфрик на горе Ликабеттос; Олимпийский храм Зевса, сейчас скрытый тенями и таинственный, укрытый от рева ночного движения; и Акрополь – призрачное видение колонн, больше похожих на шпили, парящих над тысячами домов в огнях равнины Аттики. Люси призадумалась, вспоминая первое впечатление Желанной о его руинах, возвышающемся минарете и куполе мечети. Должно быть, для Афин того времени это было просто ошеломляющее зрелище.

Кот Люси нетерпеливо ждал ее, ходя кругами по номеру. Он потерся о ноги хозяйки, нежно мяукая, и она открыла для него еще одну банку кошачьей еды.

– Извини, я не ожидала, что задержусь так долго, – пробормотала она, пока кот поглощал пищу. Потом он выпрыгнул во двор, чтобы сделать свои дела, а Люси нашла бумажку, на которой Теодор записал номер своего телефона. Портье набрал его, и ей ответил грубый женский голос.

– Я хочу поблагодарить вас за замечательный обед! – выкрикнула Люси. Женщина зло шикнула на кого-то на заднем плане и повесила трубку. Интересно, это была та самая женщина, которая обслуживала их в ресторане? Люси вспомнила, что Теодор упомянул, что его мать не говорит по-английски, и скорее всего та даже не поняла, о чем речь. Ну что ж, придется попробовать завтра утром.

Одинокая и разочарованная, Люси вытряхнула содержимое сумки на кровать. Нашла набор для гадания. «Почему бы еще раз не попробовать?» – подумала она. И, закрыв глаза, зажала маятник между большим и указательным пальцем.

– Ты слышишь меня? – еле слышно обратилась Люси к маятнику.

Маятник начал совершать медленные круги что означало положительный ответ.

– Я могу задавать вопросы сегодня?

Маятник снова качнулся по дуге. Но когда Люси поинтересовалась, нравится ли она Теодору, маятник качнулся по горизонтали, что означало «нет». Чувствуя себя дурой, Люси разложила карту в форме веера с обозначением положительных, отрицательных или неопределенных ответов. На этот раз маятник раскачивался над пентаграммой, и девушка надеялась, что ответ окажется более удовлетворительным, если она будет следовать инструкциям к набору.

«Почистите маятник иссопом, и он будет чистым, – гласила инструкция, – а потом помойте, и он будет белее снега».

Что такое иссоп? Не это ли самое библейское растение использовали в древних еврейских ритуалах? Сейчас было странно вспоминать Библию. Люси чувствовала себя грубой язычницей, подлинной дочерью своей матери. Тем не менее она вымыла маятник, окунув его в стакан воды и протерев салфеткой. Затем решила попытать счастья снова.

– Я путешествую с женщиной по имени Ли Пронски? – спросила она маятник.

Он стал совершать медленные круги.

– Я в Греции?

Маятник снова лениво пошел по кругу.

– Я нравлюсь Теодору?

Он качнулся по горизонтали, и в этот раз его амплитуда оказалась еще длиннее, чем прежде. Люси вздохнула и сложила набор для гадания обратно в футляр.