Любко Дереш - Голова Якова

– Each of you has the sense of "I am", and recognition of I-am-ness signifies the presence of Big Mind, – говорил маленький Кен Уилбер с монитора.

– «Каждый из вас имеет… смысл»…

– Ощущение или переживание, – подсказывала Майя.

– «…имеет ощущение или переживание»… оф… «переживание "я есть" и»… не разобрал.

– «И распознание состояния Самости обозначает присутствие Великого Сознания». Слушай внимательнее. – Майя пустила видео дальше.

– You\'re aware of your own I-am-ness right now. It\'s the unavailable guide to big mind, and the only way to this is to be aware of the only think – the presence of I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am…

– Заело, – прокомментировал Иван.

Майя с раскрытым ртом смотрела на экран.

Экран дергался в петле, голос Кена Уилбера повторял из колонок:

– I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am…

– Невероятно, – произнесла она. – Ты понял, что произошло?

– Дай перезагружу его, – отодвинул ее Иван.

– Погоди. Ты вдумайся, что произошло!

– А шо произошло?

– Компьютер попал в состояние Биг Майнд, про которое говорил Уилбер! Наш компьютер только что осознал себя, нашел свое Я! Прикинь, это работает!

Иван не доверял ее восторгам.

– Ты осознай! Компьютер понял, что он существует. Это самадхи. Мы с тобой стали свидетелями самадхи. У нас в доме появилось просвещенное существо. Ты знаешь, что семья, в которой родился просветленный, благословенна Богом, потому что он будет молиться не только за семью, но и за все село?

– I am… I am… I am… I am… I am… I am… I am… – повторял компьютер.

– Я в это не верю, – буркнул Иван.

– Ты бы еще спросил «что это ему дает?» – рассмеялась Майя. – В этом доме происходят чудеса!

Иван поднялся и выдернул из розетки тройник, к которому был подключен компьютер. Монитор погас, комп замолчал.

– Ты что сделал? – спросила Майя.

– Он перезагрузится, и все будет нормально.

Наглость, которую Майя ощутила в его интонациях, в его ленивой, пассивной, блудливой позе, разогнала ее злость до опасного градуса, и девушка хлопнула его рукой по заднице. Раз, другой, третий…

– Ай, ты что делаешь! – обернулся Иван.

Майя схватила его за руку, дернула к себе и стала лупить ладонью по этому наглому, самодовольному заду. Иван вырвался. Под горло ей подступили слезы.

– Ты что, сдурела?

Ее рука гудела и горела. Врезала она хорошо ему. Так ему и надо. Иначе с ним разговаривать нельзя.

Майка поднялась и молча вышла из комнаты.

– Эй, ты чего? – услышала вслед.

Бессилие и злость сжимали ей горло, но Майя так и не смогла расплакаться и начала собираться на прогулку.

Просто все это зашло слишком далеко. Слишком болезненно. Слишком надрывно. Она заигралась. Все, что она хотела, – отомстить, не больше. А надрывалось что-то в совсем другом месте.

Вот всегда так. И главное – в поле же не убежишь от себя. Вокруг – только ты.

В то утро Майя проснулась, когда Якова уже не было в постели. Она вспомнила, что происходило днем раньше, вспомнила, что Яков спал отдельно, вспомнила сцену с Йолантой и Матвеем. Подумала, что ее конец таким и должен быть. Психодрама, которая всегда с тобой.

Майя отогнала эти мысли. На самом деле все прекрасно.

Только вот эта дыра на сердце, а так все прекрасно.

По окну барабанил дождь.

На истории с Иваном она всерьез обеспокоилась тем, что с ней происходит. В глобальных масштабах. What the blip do we know, так сказать.

Было воскресенье. Яков замкнулся в себе. Еще ничего не случилось, но Майя уже знала, что сегодня она пройдет точку невозврата.

Циклон с севера еще держал небо в серой скорлупе, и только на западе из-за туч пробивался свет, от чего небесный купол окрашивался золотом. Солнце было тусклым, зимним, напоминало то ли комету, то ли гаснущую звезду.

На полнеба раскинулась радуга. До радуги ей не было дела. Майя сидела, оперев голову на руку, и циркуль, которым она чертила календарь, повис в руке. Листы бумаги свернулись в рулоны.

Пес, привезенный Матвеем и Богусом, – Месье, – скрутившись под ногами, спал.

Иван, херувим, сосредоточенный на домашнем задании, скользнул взглядом от Майки к волейбольному мячу, который выкатился на середину комнаты.

Поделиться бы сердцем, оживить все это – да не оживлялось оно, не было больше огня.

Майя думала про море. Но разве море за спиной могло изменить то, что уже случилось?

Человек похож на йо-йо, которым забавляется Вселенная. Она бросает человека в бездну, и в бешеном лете человек даже не догадывается, что его полет – это падение, а ощущение борьбы – это только натяжение резинки.

Дойдя до крайнего положения, йо-йо возвращается. Не про этот ли момент рассказывают те, кто видел, как вся жизнь пролетает перед глазами в обратном порядке?

Должна быть точка неподвижности, когда резинка еще не дернула, но и инерция полета вдруг закончилась – и ты застыла на месте. Возможно, это и есть точка бесповоротной смерти? Тогда, в какой-то момент, ты должна посмотреть через плечо и узреть себя такой, какой тебя видит Вселенная: заглянув в точку зачатия, как в калейдоскоп, сквозь туннель твоей жизни она рассматривает большой палец на своей вселенской ноге.

И тогда все становится ясно: что это была разводка, что вскоре ты вернешься в крепкую ладонь, на мгновение сладко влипнешь в нее, а потом тебя запустят снова – да это уже будешь не ты.

«И теперь мне кажется, что я, Майя, смотрю на себя глазами Вселенной. Сквозь подзорную трубу моей жизни смотрит на меня Нерожденный, который запустил мясорубку с зеркальным, как у фотоаппарата, механизмом. И этот путь фарша для котлет я называла жизнью».

«Шансы человека унаследовать царство небесное значительно преувеличены, – писала Майя в своем блоге. – Стоит хоть раз увидеть весь ужас положения, в которое мы погружаемся уже в трехлетнем возрасте. Реальный мир подменен словами. Обман родителей разрывает единое "Я есть" на тело, которое боится, и психику, которая сомневается. Страдания шизофренического сознания заслоняют очевидность вещей и заставляют относиться к телу, как к мясному наросту, полному ядов, болезней, немощи и боли, хороня действительность, данную в ощущениях, в могилки слов. Это не я. Это не мое тело. Это происходит не со мной. Эту жизнь живу не я».

Воскресное утро.

Она спустилась на первый этаж с ковриком для йоги. На кухне горел свет.

За столом сидел Матвей. Возле стойки стояла Йоланта с бокалом коньяка в руках. В кухне повис аромат кофе и сигар.

– Доброе утро, Йоланта, – поздоровалась Майя. – Матвей! Вы уже помирились?

Матвей зарос щетиной, под глазами набрякли мешки. Он уставился на нее сквозь дым сигары.

– Коньяку? – предложила Йоланта.

– Ты похудел, Матвей. Я вчера не заметила.

Матвей глотнул коньяку из своего бокала.

– «Как зарос, гляди! А худой да бледный– то… Зимние дожди».