Любко Дереш - Голова Якова

Осознав это, Майя улыбнулась.

Майя вытерла слезы краем платья и ополоснула чайник кипятком.

Это ее успокоило.

Потом она увидела Матвея с ножом, который приближался к Якову. Майя закричала:

– Матвей, прекрати!

И потом уже увидела в другой руке скотч и поняла, что все хорошо. Все остались живы. Ничего непоправимого не произошло.

17

Она следила за развитием событий с искренним удивлением. Матвей что-то говорил о том, что он поедет в Киев и что Майя должна следить за заключенным Яковом, держать его на хлебе и воде… Ей стало легко от мысли, что она находится вне всего этого.

Майя загадочно улыбнулась, спросила у Матвея:

– Я? Ты это мне говоришь? Нет, спасибо, я здесь не останусь. – Она вышла из-за стола. – Это ваше семейное дело, ты правильно сказал. Я – не член вашей семьи и ее поступки судить не собираюсь, это меня не касается. Ты – главный, ты решаешь.

– А ты кто такая вообще?

– Я – просто Майя. Просто Майя. Или Марайя. Либо Марина. Я Мара. Мэри. Мари. Кумари. Мириам. Миринда. Миранда. Мандала. Мантра. Мрия. Мираж. Мирабела. Я – Мера. Я просто знаю, что это невкусно, господин Богус. Всего доброго, господа.

Майя пошла наверх собирать вещи.

1

Чтобы взломать пароль, составленный из случайной последовательности знаков, компьютеру необходимо перебрать 2 в 28 степени вариантов. При скорости 1000 попыток в секунду компьютер потратит на подбор 3 дня. Код, который составлен из четырех случайных общеупотребимых слов, дает неопределенность в размере 2 в 44 степени вариантов. Чтобы подобрать его, компьютеру нужно пятьсот пятьдесят лет.

Взломать трудно, запомнить легко. Четыре случайных слова, например ЖИЛ БЫЛ БРАТ ЯКОВ.

2

Гениальность порождает гениев трех конфигураций.

Гениев первого типа оценивают еще при жизни. Например, Бах, Дюрер.

Гениев второго типа признают после смерти. Например, Джордано Бруно, Гоген.

Гении третьего типа – люди, которых никогда не признают гениальными.

3

Насколько сложным казался этот мир. Сложным и запутанным. Насколько легкой казалась эта простота, которая всегда легко дается, но никогда не приходит с муками. Насколько холодным был этот мир.

Как он ему не дался. Как проскочил мимо всех касс. Как он пролетел. Яков почувствовал, что умирает.

4

Он почувствовал, что замерзает. Стены комнаты растворились. Он лежал посреди безлюдной пустыни, заснеженной и открытой всем ветрам. Дыхание ледяного ветра. Над ним – бескрайняя черная беззвездная пустота. Холод выламывал ему кости, и когда его кости от мороза затрещали, а в глазах стало красно от мороза, Яков увидел, как отслаивается и облезает его сетчатка глаза, и как в оголенный нерв бьет поток слепящего света.

И такой же слепящей тьмы.

Первой за ним из тьмы пришла Ирена.

5

Ирена была голой, в ослепительной темноте она казалась красной. На шее у нее было ожерелье из голов, на бедрах – пояс из рук и языков. Яков узнал все свои головы: головы алчности, головы секса, головы вожделения, головы злобы, головы пьяные, головы дикие, головы, головы – все, что он в себе знал. Все руки, которыми касался Ирены, все руки, которыми ворошил, срывал, брал, сжимал, удерживал, ласкал, давил, бил, драл, тер, мыл, – все руки, какие у него были, – теперь болтались на поясе у Ирены. Она пришла за ним.

Ирена задрала голову к небу и пропела голосом валькирии:

– «Да безумные пребудут вовеки!» – и от рубила Якову руки.

Яков закричал.

– «Да величественным пребудет их путь». – Ее меч с размаха отрубил Якову ноги.

Яков завыл.

– «Храбрые и бесстрашные пусть славятся на веки вечные», – пропела она и отрубила ему голову.

Голова захрипела. Кровь брызнула из обезглавленного тела, и голова Якова увидела, как струи крови тройным фонтаном прыснули Ирене в рот. Кровь его текла сильнее, и когда Ирена допила его кровь, голова Якова увидела, как темнота отодвинулась и кровь его допивали Яна и Йоланта.

Из тьмы вышла четвертая – женщина в маске, она распорола туловище Якова кривым ножом и вырвала из его спины позвоночник.

Жрица взяла голову Якова и срезала с нее скальп. Голова Якова ощутила, как на ее черепе вырезают ножом простые знаки санскрита:

ЗДЕСЬ БЫЛА КАЛИ

Кали просверлила ножом в его голове дырочку, и туда хлынуло знание всех знаков, которые существовали, могли или будут существовать.

Кали соединила позвоночник с головой.

Яков, зачарованный светом познания, трепетал и пытался пролезть в дырочку, его позвоночник задрожал, как хвост у сперматозоида, и Яков почувствовал, что может действовать. От радости он задергался, выгибая позвоночник еще больше, и ощутил, как по позвоночнику прокатываются приятные волны. Мощный импульс направил его вглубь этого океана света, а дальше он поплыл сам – направив все силы на то, чтобы сближаться с большим, круглым, сильным, которое было всем вокруг.

Яков плыл и видел вокруг себя миллиарды своих отражений. Все они виляли хвостиками. Маленькие живчики с головкой и жгутиком.

Яков видел, что он – первый и единственный.

Он сладко врезался в упругую материю и ощутил, как по плечи погружается в беспамятное, безымянное, беспредельное, безначальное, бесконечное лоно. «Я-й-Це! Я-й-Це!» [1] – кричал он в экстазе, и, чтобы вместить весь экстаз, какой только возможен, он стал бесконечно делиться, делиться, и когда его стало много, бесконечно много, он спросил себя хором: «Кто мы?» И мы ответили, что мы – бесконечное количество частей целого, блаженство, знание блаженства и любовь от знания. И мы поняли, что мы – полнота мудрости и что мудрость эта вечна, одна и в каждом.

Он протиснулся дальше, когда понял, что застрял.

Ни туда. Ни сюда.

И ощутил смех Кали. Он понял, какой ужасный обман произошел.

Она проглотила его своим чревом. Она душила его между своих ног.

Он сбежит.

Он выживет.

Футбольное поле. Он майянский жрец, который кричит в сложенные ладони:

– Вперед, Кецалькоатль, вперед!

И летят головы с плеч команды соперников.

Великий инквизитор. Он вешает на крючья тех, которые кричали: «Бей, Кепалькоатль, бей!» И Кали заходится хохотом.

Он убивает зло из пистолета, винтовки, ножом, из самолета, из подводной лодки, он сбрасывает ядерные бомбы, он трясет планету и давит галактики черными дырами.

Но Кали чернее черных дыр.

Он смотрит на то, что не может уничтожить, и видит, что ему нет ни начала, ни конца. Он ложится отдохнуть на краю этой бескрайности, которая, где бы ни лег, всюду оказывалась серединой, и все постепенно умиротворяется.