Любко Дереш - Голова Якова

Нет, не то чтобы радостно… Ты выше!

Точно. Ты выше! Ты победил! Ты сбежал из ловушки рода человеческого. Ты больше не принадлежишь истории, не принадлежишь анатомии и физиологии. Ты вне этого. Ты живешь в то время, когда можно иметь две головы на плечах, и никто тебе слова не скажет. Ты всегда можешь объяснить: одна голова у меня – эмпирическая, объективная, но внутри объективной головы у меня складываются впечатления, что есть голова субъективная, которая субъективно достоверно содержит эмпирическую голову внутри себя, как картину, как представление.

Ты живешь в то время, когда никому не интересно, что в твоей голове. Главное – аккуратная одежда, по которой тебя признают нормальным.

Все очень просто, и это очень хорошо.

Там, наверху, тебе завидуют сонмы шестикрылых.

Ты живой, и ты можешь наслаждаться тварным. Ты НЕ ОНИ. Ты НЕ БЕСТЕЛЕСНЫЙ. У тебя есть имя, но ты выскочил из списков ямадутов. За тобой не придут. Ты стал Sol Ipse, одиноко существующим.

Ты обвел их всех вокруг пальца.

Ощущение власти. Крик свободы над старым городом.

Над крышами за окном, над голубями, над девочкой из крем-брюле, которая моет чашки после утреннего кофе. Хотелось стиснуть ее в кулаке и ощутить, как полезет сквозь пальцы ее крем.

Поддерживая непрерывность, я осуществляю благо. Я завариваю кофе, и я спокоен. Я не думаю о красных розах крови на белой рубашке, не думаю о детоубийствах и заброшенности бессмертной души, я знаю, что, поддерживая непрерывность, я осуществляю благо.

– Ты в порядке? – спросил в кухне брат. – Бледный, как гриб.

– Плохо спал, – откликнулся Яков, не отрывая взгляда от турки. Кофе вот-вот должен был сбежать.

Яков пьет кофе и грезит о фламандском Возрождении. За окном сереет утро. Слышно, как в полях кричит дикий гусь.

С Иреной они сразу же начали играть в игру, будто ничего не происходит и они просто друзья. Она была из Осло, изучала в Париже архитектуру и собирала во Львове материалы для кандидатской работы по системе моды. Носила короткие прически, красила губы темно-бордовым; у нее были зеленые глаза, небольшие, усеянные веснушками груди.

Она жила на Высоком Замке. Они играли, как будто она принцесса, а он нордический асур, который приходит среди ночи и убивает дракона своим теплым пистолетом счастья.

Итак, ты – Ирена.

Моя Амнезия, богиня забытья, ты, что вышла из раскроенной модой головы Афродиты, ты, что награждаешь терпкими плодами амнезии, ты, что показываешь скандинавское кино про асов и великанов, ты, что поешь Старшую Эдду под звуки электро, ты, что знаешь значение финского слова toska – ощущение, которое возникает при взгляде на заснеженное поле в лунную ночь. Ты награждаешь меня забытьем и ночью души, ты даешь мне нюхать кору священного тиса, ты скажешь мне подвесить тебя за ногу к Древу на краю пропасти, я знаю, ты сделаешь это

ты волшба, ты вёльва, ты вульва

ты моя Мандрагора

Выпивая ее настойку из бокала, он еще не знал, насколько крепким будет зелье. Насколько сильным может быть опьянение.

Химические реакции протекали слишком быстро. Он не успевал регулировать систему, реторты перекипали, его внутренний гомункулус, его открытое Sol, его Ipse, его черное Солнце вдруг оказалось ненастоящим. Плакатом с огнем. Как в сказке про Буратино.

Больше не удавалось выдавать себя за алхимика, чьи помыслы направлены на достижение Севера и на Древо Познания под Полярной звездой. Тогда он не знал, что Север – это она.

Притяжение становилось угрожающе сильным.

Яков захотел исчезнуть, как только понял, что поймался на нее. Что сам, каждый раз убивая дракона, становился им, и что принцесса, которая снимает эту комнату на Высоком Замке, на самом деле колдунья, которая соблазняет рыцарей и приковывает их к себе жаждою драконьей крови. Он знал, что эта женщина родом из края, где у принцесс есть традиция съедать своих любовников. Он вспомнил китайскую легенду про бессмертных существ, которые под видом молодых девушек способны высасывать из тела воина мед поэзии. Теперь Ирена казалась ему паучихой, которая растворяет его слюной своей ведьмовской женственности, делает его пригодным к употреблению, делает его «парнем Ирены», готовым к употреблению.

Каждый вечер, словно некие четки, Яков перебирал кабалистический бисер нот. Где пошло искажение договора? Из головы Афродиты, раскроенной модой, вышла не только голая Ирена в голландских чулочках. За нею посыпались всяческие несчастья, которые полчищами пауков подрывали его шаткую и без того уверенность в вещах. Он открыл ящик Пандоры.

За что постигло горе Эпиметея, как не за то, что позавидовал он брату своему Прометею, ибо Господь принимал жертву брата, а его – нет? Узел болевых взаимозачетов запутался, затянулся, и Яков почувствовал, что застрял шеей в петле.

Панический испуг перед сближением с паучихой периодически вынуждал его мимикрировать под сухой листик и не отвечать на ее мейлы, сообщения и звонки.

Подражая некоторым скорпионам, иногда он приглашал ее на танцы.

Чем дольше длились их отношения, тем меньше разницы между людьми и насекомыми он видел.

Закралась мысль, что тайное обучение кабалистике и алхимии – все это фантазии его воспаленного воображения, а сам он – безнадежно психически болен, и что вся его экзегетика и герменевтика музыки – обман.

Испугавшись этих мыслей, Яков сбежал от самого себя в Киев, надеясь, что никто не заметит пауков у него под пиджаком. «Нет, это не я! Я не мог себе выдумать всего этого, это не может быть всего лишь больной фантазией!»

Яков понимал, что музыкой сфер в Кракове он причинил серьезный вред тонкому инструменту своего сознания, и теперь с этой раскроенной (второй, внутренней, до которой никому нет дела) головой нужно что-то предпринимать.

И он поехал в Киев.

Итак, ты – Ирена.

Я убежал, а ты осталась. Жертва и убийца поменялись местами.

Ты – названивала мне по вечерам, и я заранее знал, что сейчас ты будешь плакать в трубку, подвывать что-то по-шведски, по-французски уговаривать меня вернуться, угрожать, что порежешь вены в ванной под музыку Бьорк.

Я – перестал отвечать на твои письма.

Через месяц Ирена написала эсэмеску, что она продолжает плакать каждый день и что у нее задержка. Я погрузился в музыку для рекламы и шутки с коллегами.

«Я ошиблась, – пришла эсэмеска на следующий день. – Я лишняя в твоем космосе». Я вышел на балкон, где накуривался травой отдел культуры из журнала новостей – их офис был этажом выше. Там пришла еще одна эсэмеска: «Мое тело не принадлежит мне. Я не могу отказать никому, потому что все они – ты. Через них я соединяюсь с тобой».

Мои руки задрожали. Я ощутил тошнотворную потребность потерять последнюю связь, последнее понимание реальности, которая со мной происходила. Спросил у девушек из отдела культуры, не угостят ли. Мне задули паровоз за счет редакции.