Юдит Шалански - Шея жирафа

Перемена сторон. Снова деление на команды. Раскрасневшиеся лица. Нехватка воздуха. Некоторые даже вспотели. Снова все на игровом поле. Общая радость. Еще раз сначала.

Клаудия большую часть времени была одна. Друзей у нее не было. Хотя она все время старалась их завести. Она хорошо училась. В характеристике за первый или второй класс было написано, что Клаудии не удается добиться признания ее позитивных воззрений в коллективе. Говоря открытым текстом: в классе ее не любили.

Иногда она приходила домой заплаканная. Значит, они опять что-то придумали… Сломали карандаш, порвали свитер так, что его уже невозможно было заштопать, стащили, ручку, пишущую разными цветами. Но она никогда не сопротивлялась.

Не сопротивлялась и в ту пятницу, на предпоследнем уроке. Никто уже толком не слушал. Занятие началось. Место Клаудии пустовало. За третьей партой. Очень далеко от учительского стола, очень далеко от нее. Потом она пришла. Слегка приоткрыла дверь и прошмыгнула внутрь. Вид у нее был не очень. Видимо, опять что-то случилось. Зареванное лицо закрыто волосами. Не обращая внимания на взгляды одноклассников, добралась до своего места. А потом что-то произошло. Инга стояла спиной к классу, писала на доске и вдруг услышала крик Клаудии. Невероятно громкий. Душераздирающий. Она обернулась. Стол Клаудии был сдвинут. Ее учебник биологии валялся на полу. Клаудия вскочила. Выбежала вперед. Прямо к ней. Плечи подняты, голова опущена. Она скулила: «Мама». Раскинула руки. А что она? «Что тебе нужно?» Это были ее слова. Оттолкнула. Прочь. Что ей было нужно? Клаудия упала. Осталась лежать. Плакала. Как она лежала там на полу. Скорчилась вся. В проходе, между партами и стульями. Посреди класса. Как вздрагивало ее тело. Она задыхалась. Захлебывалась слезами. Глаза закрыты, губы сжаты. И не переставала скулить: «Мама». Все снова и снова: «Мама». Как маленький ребенок. Клаудия звала ее. На глазах у всего класса. Конечно, она ее мать. Но прежде всего, ее учительница. Она просто лежала там и не могла успокоиться. Никто к ней не подошел. Никто ее не утешил. И она тоже. Потому что нельзя. Перед всем классом.

Невозможно. Они были в школе. На занятии. Она была госпожа Ломарк.

Порыв ветра. Колышутся ветки. Ноги онемели. Снова перемена сторон. Некоторые были уже в шортах. Голые детские колени. Пока без повреждений. Выпуклые диски под кожей. Гладкие икры, в кедах. Следы на песке. Напряженные мышцы, вытянутые руки. Мяч взлетел высоко, улетел слишком далеко. Спринт. Мяч снова в игре. Они не уставали. Очень жесткий удар. Выбитая девочка печально ушла с поля. Обняла подружку за линией. Разделили горе. Глаза следят за движением мяча.

Со стороны вала приближалось несколько человек, тяжело ступая по школьному двору. Сгорбившись. Парами. Маленькая процессия направлялась в сторону главного здания. Пенсионеры шли на занятия. По пятницам они начинают уже в обед.

Она хлопнула в ладоши:

– Очень хорошо. На сегодня все.

Уперлись руками в колени. Хватали ртами воздух. Еще раз построились.

– Увидимся на следующей неделе.

Вольфганга не видно. Наверное, он в загоне у молодняка. Или на другой стороне у инкубатора. Солнце скрылось за облаками. Слева – вольер для селекционного трио. Самец вышел из загона, проковылял на ногах-ходулях по выгону. Серо-коричневая самка двигалась вслед за ним, на подобающем расстоянии. Оба шагали неторопливо, немного раскачиваясь, как будто в туфлях на высоких каблуках. Два движущихся абажура. При ходьбе они слегка двигали шеями вперед-назад в поисках равновесия. Как марионетки. На невидимых нитях. Движение шеи предвосхищало каждое движение туловища.

Две птицы пустыни. Разглядывают все вокруг и бессмысленно таращатся вдаль. Степные животные. Правильно. Здесь и есть степь. Не только жирафы и страусы родом из Африки, но и человек тоже. Хотя, эти страусы родились здесь, родины своей они никогда не видели. Но она ведь тоже в Африке никогда не была.

В Деммине с недавних пор разводили осетров для производства икры. Для российского рынка. По крайней мере, двадцать рабочих мест. Курочка по зернышку клюет. А где-то на просторах Бранденбурга в поймах озер пасется небольшое стадо азиатских буйволов. Сплошные гастарбайтеры. В конце концов, картофель – тоже импортный продукт.

Страусы могут найти корм даже в неплодородной местности. И климат им подходит. Только зимой с ними сложно. Держать птиц на улице – замерзнут. А запирать их надолго не получается. Максимум на два-три дня. Но через три дня они уже полны решимости вырваться на волю. Взаперти они не выдерживают. Это ведь птицы-бегуны.

Вторая самка согнула ноги и опустилась под дощатой будкой на свои динозаврьи лапы. Прижавшись грудью к земле, стала купаться в песке. Она поворачивала голову по земле, как змея, и подгребала к телу песок короткими крыльями. Оба других страуса прогуливались теперь вдоль изгороди, у которой Вольфганг скруглил углы. Самец подошел ближе. Просунул голову сквозь ячейку в ограде. Отверстие было достаточно большим, чтобы страус мог протиснуть в него свою маленькую головку. Все птицы ищут убежище, чтобы спрятаться, и даже низшие животные умеют правильно оценивать силу и размеры своего тела. Но только не страусы. Со всей силой пытаются они протиснуть голову сквозь петли проволоки и деревянные щели. Инстинктивное желание спрятаться. К страусам следует приближаться со смирением. Хрящеватые пальцы в коричневой грязи. Бедра, покрытие длинной белой щетиной, жирные поры, гусиная кожа. Растрепанная белая нижняя юбка под черным, эластичным оперением. Короткие, бесполезные крылья. Движения страуса, от одного пучка травы к другому, резкие и неловкие, всегда нерешительные, всегда любопытно-недоверчивые. Его волосатые ноздри. Пушок на крошечной голове. Вот глаза действительно хороши. Два шарообразных яблока в маленьком черепе. Большие, черные, блестящие. Длинные, темные ресницы. Внимательный и бездумный взгляд.

Где-то скрипнула тележка. Страус тут же вытащил голову. Вытянул шею. Растопырил белые хвостовые перья, угрожая. Так он помчался прочь, глупо переваливаясь по сырому вязкому выгону.

Из хлева напротив донесся громкий шум. Ворота открылись, и стая молодняка вырвалась наружу, напирая друг на друга, понеслась галопом, гигантскими шагами. Как табун лошадей. Шеи раскачиваются, словно маятники. Один из страусов растопырил крылья, и все повторили за ним. Вся стая расправила крылья. Они бегали кругами, постепенно их сужая, и били редуцированными крыльями, как будто собирались взлететь. Пируэтный танец.