Любко Дереш - Намерение!

Прошла, может, одна минута с начала эксперимента, а показалось – прожил полгода.

Без видимой причины навалились тоска и отчаяние. Казалось, эти полгода (неужели это вправду длилось всего минуту?) я прожил совсем другой жизнью – яркой, полнокровной, реально-непостоянной. А теперь я тут и ничего не могу припомнить, не могу воссоздать это состояние насыщенности. Было очень горько. Я промыл глаза, протер шею, и стало немного яснее. Горы стали горами, а реки снова стали реками.

Тело щемило и страдало. Я чувствовал себя так, словно отходил после стресса с угрозой для жизни. Может, вспоминать – вредно для сердца? А что, если случится инсульт? Перевожу дыхание. Только что каждая моя клеточка была пронизана состоянием колоссального прозрения бесконечно важных вещей – а теперь это состояние бесследно растаяло. Появилось чувство трагической утраты чего-то истинно святого. Окутался печалью и скорбью о далеких берегах я.

Наверное, я потратил немало сил. Приблизительно четыре месяца – почти до конца ноября – со мной не происходило ничего такого, экстраординарного. Я отдался обыденности, посвятил время мирским делам. Помогал отцу, вежливо сидел на уроках. Правда, ни с кем не водился, зато и хамить перестал. Попросил прощения у всех, кто согласился меня выслушать. В общем, проникся настроением особого, святого смирения.

Такая вот была история с расщеплением.

8

Я твердо убежден: у каждого человека память может «оттаять» и возвратить себе утраченную чувствительность. Но для этого нужны: а) огромные усилия, которые сопровождаются б) огромными страданиями; в) кому в наше время интересно охотиться за ветром на таких невыгодных условиях? В душе я понимал, что далеко не каждому интересно терять время на призраки, «невидимые органы» и прочую белиберду. В самом деле, живем только раз, и делать это нужно, как писал кумир моего октябрятского детства Николай Островский: так, «…чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтоб не жег позор за мелочное прошлое, и чтобы ты, Петя, мог сказать нах: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение…»

Каждый сам выбирает, как жить и как не жить.

Поэтому я решил оставить людей в покое. Какими бы они там ни были – люди перестали интересовать меня. Каждый сам выбирает цель – я не мог обвинять их. Да и не было интереса этим заниматься. Только бы не «жег позор за мелочное прошлое». Они такие же, как и я.

Мы одинаковые.

Нас не за что жалеть.

9

Я окончил школу, хорошо провел выпускной. Мог ли я год тому назад вообразить, что смогу получить удовольствие от выпускного? О нет, я считал это ниже собственного достоинства – наслаждаться тем же, что и другие люди. Но теперь, когда интерес к людям пересох, я ощутил, что могу без всякого ущерба для собственного достоинства, без какой бы то ни было брезгливости общаться с кем угодно. Я даже обновил некоторые старые знакомства – правда, умышленно удерживал их незначительными в эмоциональном плане, но эти люди вправду были о’кей, они были мне по душе и чем-то даже импонировали.

Когда-то я боялся, что откровенность с человеком – залог того, что он использует полученные знания и нанесет удар в уязвимое место. На деле же оказался в парадоксальной ситуации – как бы глубоко я ни открывался, я не становился от этого слабее, а мой противник – сильнее. Да тут еще и выяснилось, что все поединки как-то прошли без моего участия. Противников не стало. Может, выветрились. А может, их и не было, этих противников.

Незаметно с меня слезла маска хитрого куркуля, который что-то там себе знает, но никому не скажет. Может, я и вправду что-то знал, но зуб даю: знание это никому, кроме меня, не надо, а кому надо, тому и откроется, рано или поздно.

10

Лето в нашей семье выдалось беспокойным. Неля без продыху скандалила с мамой относительно переезда в Тернополь к больной бабушке Вере, про которую я уже упоминал.

Кто-то из маминых родных должен был сидеть возле старушки, потому что та уже совсем ослабла, не могла себе даже поесть приготовить. По всем раскладам выходило, что настала мамина очередь. А мама, собственно, надумала ехать в Польшу на заработки, потому что с экономикой в доме стало совсем худо. Другое дело, что за кордон поуезжали и мамины сестры. Как ни крути, приходилось ехать кому-то из наших.

Тогда мама решила сплавить в Тернополь Нелю, так как та все равно засиделась в доме, двадцать третий год, как-никак. Неля, когда узнала об этом, закатила страшную истерику – в нашем доме еще такого не было. Женщины били посуду, кричали друг дружке нехорошие слова. Обе принципиально расходились в вопросе, кому важнее не ехать. Мама – понятно, она о семье думала. А у Нели, я так подозреваю, была тут какая-то большая и очень тайная любовь, от которой нельзя было отходить, как от грудного ребенка. Основным аргументом первой было: «Ты проститутка, только о себе и думаешь!», вторая соглашалась, но замечала, что если она о себе не позаботится, то кто же? Ей вон уже двадцать три, все подружки замуж давно повыходили, у иных уже по двое детей, одна она в девках. Ну и так далее.

11

В августе мама не выдержала. После изнурительного скандала она собрала вещи и прямо среди ночи, благословив нас словами: «Подыхайте тут», ушла из дома ловить машину до Тернополя. Неля сжала зубы и ничего не сказала. Было видно, что победа ей теперь казалась не такой желанной, как представлялось. Но ничего – расхозяйничалась, ощутила себя в доме главной, и все у нас пошло путем. Не подохли.

Дом опустел. Батя тоже покинул родное гнездо. Насколько мне было известно, поехал с дядей Зеньо в Закарпатье. Осенью там много работы, лишние руки всегда нужны.

Он сильно сдал, мой папаня, после распада СССР. Там, в Закарпатье, они с дядей Зеньо будут ездить от усадьбы к усадьбе, подрабатывать на виноградниках, а вечером все пропивать. Он тоже романтик, мой папочка, как и я, – забить на все, путешествовать в осенних пейзажах, бухать и вспоминать студенческие годы. Бывший геолог, кстати. С тех пор, как прекратились экспедиции на Север, чего-то в его взрослой жизни не хватало. Несомненно, чего-то не хватало, иначе с чего бы он так пил?

Брат переехал в Мукачев, жил там с подругой. Устроился в какую-то фирму охранником. Продавал налево какие-то электрошашлычницы. Надеюсь, он не крал их у себя на работе. Да нет, он не такой.

А еще осенью меня ждала армия.

Длительное время я готовил себя к моменту, когда придется пополнить ряды вооруженных сил Украины. С утра приседал, отжимался от пола, вечером шел на турник подтягиваться. Армия – это вам не шутки, слабаков там не любят. Когда «деды» начнут «духов» табуретками пиздить, придется за себя постоять.

Читать дальше