Брюс Чатвин - «Утц» и другие истории из мира искусств

На взлетной полосе в Касабланке нас поджидала «Каравелла» Королевской марокканской авиакомпании, чтобы отвезти в Париж, где мы собирались пересесть на лондонский рейс. Еще там стоял само лет Иберийских авиалиний, который должен был лететь в Мадрид, по расписанию на двадцать минут раньше нашего.

– Скорее! – сказал я Элизабет. – Поехали в Прадо, посмотрим картины.

Сотрудники аэропорта запихнули нас на борт.

В Мадриде стоял мороз. Остановившись в убогой гостинице, мы дрожали от холода. На следующее утро я позвонил герцогу М. спросить, нельзя ли мне посетить Фонд дона Хуана Валенсийского.

– Вы непременно должны прийти на обед, – сказал герцог М. – Сегодня вам удобно?

– Боюсь, что нет, – ответил я. – Мы приехали из марокканской пустыни, у нас нет приличной одежды.

– Одежду мы вам найдем, – сказал он. – У моего сына много костюмов. А у жены вашей какой размер?

– Она невысокая, – ответил я, – и стройная.

– Найдем что-нибудь. Ждем вас без четверти час.

Мы позвонили в двери. Дворецкий провел каждого в отдельную спальню. В моей было несколько серых костюмов, выстроенные рядком черные туфли, рубашки, носки, запонки и серебристые шелковые галстуки.

Я был грязен. Я умылся и оделся. Очень боялся, как бы не запачкать раковину. Мы с Элизабет встретились в коридоре. На ней было изумрудное платье от Баленсиага. Мы пошли к гостям.

В салоне было несколько картин Гойи, а в столовой – великолепная коллекция Гварди [257]. Разговоры были замечательны, обед превосходен. Три месяца до этого я ел пальцами и потому за столом вел себя, наверное, неподобающим образом.

– Я ушел из «Сотбис», – сказал я герцогу М.

– Рад слышать, – улыбнулся он. – У нас произошла чрезвычайно неприятная встреча с одним из их людей. Уилсон – так его, кажется, звали. Он позвонил спросить, нельзя ли взглянуть на мою коллекцию. Разумеется, после нашей с вами приятной встречи я пригласил его пообедать. А он принялся втолковывать мне, за какую цену моих Гварди можно было бы продать с аукциона. Пришлось указать ему на дверь.

– В разгар обеда?

– Да.

– Скажите, удалось ли Интерполу поймать тех воров? – спросил я.

– Удалось…

После мы, все в той же одежде – которую мы позаимствовали еще на три дня, – отправились домой к одной пожилой даме, бывшей в числе гостей.

Она была знаменитым искусствоведом, специалистом по Сурбарану [258]. Она провела нас к себе в спальню. Стены там были белые. Стояла кровать под балдахином с белым покрывалом, а штор не было. Там было распятие. На тумбочке у кровати лежали четки и католический требник. На стене напротив кровати висела картина, размером около четырех квадратных футов, – «Святая Вероника» Эль Греко.

Одной из первых моих должностей в «Сотбис» была должность швейцара в отделе греческих и римских древностей. Когда проводился аукцион, я, надев серую униформу, стоял за стеклянными витринами и следил, чтобы потенциальные покупатели не хватали руками выставленные предметы.

Как-то утром там появился пожилой, старомодный господин в черном пальто с каракулевым воротником, в руке у него была черная тросточка с серебряным набалдашником. Судя по его слащавому взгляду и приглаженным усикам, передо мною был пережиток Османской империи.

– Не покажете ли вы мне что-нибудь красивое? – спросил он. – Только не римское – греческое!

– Отчего же нет, – ответил я.

Я показал ему фрагмент аттического сосуда, белофонного лекифа работы Мастера Ахилла с изящнейшей росписью в золотистокоричневатых тонах – фигурой обнаженного мальчика. Это был экземпляр из коллекции лорда Эльджина [259].

– Ха! – воскликнул пожилой господин. – Вижу, у вас есть вкус. У меня тоже есть вкус. Мы с вами подружимся.

Он протянул мне свою визитку. Я наблюдал, как черное пальто удаляется в глубь галереи.

Поль А. Ф.-бей

Великий камергер при дворе короля Албании

«Вот как, – сказал я себе. – Камергер при дворе Зогу» [260].

Свое слово он сдержал. Мы с ним подружились. Он наезжал в Лондон по каким-то делам, связанным с албанцами в изгнании. Беспокоился за королеву Жеральдину в Эшториле. Сокрушался, что королю Леке в Мадриде приходится зарабатывать на жизнь, занимаясь недвижимостью.

Он говорил о произведениях искусства, некогда ему принадлежавших. Свои фовистские работы Брака и картины Хуана Гриса [261]он продал en bloc [262]австралийскому коллекционеру Дугласу Куперу. Он говорил о превосходной фазаньей охоте в краях своих предков. В Албании он ни разу не был, всю жизнь провел между Швейцарией и Александрией. Известно ли мне, спросил он однажды, что правительство Энвера Ходжи [263]– тайная ложа гомосексуалистов?

– По крайней мере, такие у меня имеются сведения.

Скоро я понял, что бей – не покупатель, а продавец. Его стесненные обстоятельства время от времени вынуждали его распрощаться с тем или иным произведением искусства. Не заинтересует ли меня, несколько робко осведомился он, возможность приобрести кое-какие пустяки из его коллекции?

– Безусловно, – ответил я.

– Так, может быть, я покажу вам парочку вещей в «Ритце»?

Денег у меня почти не было. Дирекция «Сотбис» полагала, что у людей вроде меня вдобавок к нашей жалкой зарплате имеются частные средства. Что мне было делать? Питаться воздухом? Я зарабатывал немного сверху, приторговывая антиквариатом, пока наш президент не велел мне прекратить. Негоже сотрудникам торговать произведениями искусства – такие действия не способствуют потенциальным продажам на аукционе.

Мне казалось, что это несправедливо. Так поступали почти все, кто занимался искусством.

Однако в случае с беем моя совесть была чиста. Он отказывался продавать что-либо на аукционе. Полагаю, ему невыносима была мысль о том, что в день показа его вещи будут трогать люди из толпы, те, у кого нет «вкуса». Кроме того, он хотел мне все подарить. На его постели в «Ритце» были разложены изысканные предметы: греческая бронза архаического периода, фрагмент мозанской раки, византийская камея, египетская зеленая сланцевая палетка додинастического периода и многое другое.

– Нравятся они вам? – озабоченно спрашивал он.

– Да.

– В таком случае я вам их дарю! В отношениях между друзьями, у которых есть вкус, о деньгах не может быть и речи!

Я заворачивал сокровища в бумагу и, отнеся к знакомому дилеру, выяснял, сколько за них можно выручить. Одну-две вещи я всегда старался оставить себе.

На другой день обычно звонил телефон.

– Чатвин, у вас не найдется немного времени выпить со мной?

– Разумеется, бей.

Мы встречались в баре отеля «Ритц».

– Чатвин, я хотел вас попросить о парочке одолжений. Знаете, переводить средства в разные концы Европы – дело крайне утомительное. Банки нынче не идут навстречу клиенту. Оказывается, я поиздержался за эту поездку. Не могли бы вы мне помочь кое-что уладить?