Диана Чемберлен - Муж напрокат, или Откровения верной жены

Каждая семья может похвастаться своей историей. Пересказанная многократно, она кажется прочной и неизменной. Высеченной в граните. Вот самая суть моей семейной истории.

Мои родители пали от рук незнакомца в маске, который застрелил их на подъезде к дому.

Моя сестра Ребекка столь же прекрасна, сколь и неукротима. Она на редкость хладнокровна и независима до мозга костей. Ей не нужны другие, чтобы быть счастливой. Если что ей и нужно, так это опасность.

Сама я – спокойна, чувствительна, восприимчива и боязлива. В каком-то смысле полная противоположность своей сестры. Я нуждаюсь в защите и безопасности, а еще – в мужчине, который будет любить меня.

Беда лишь в том, что семейные истории чаще всего высечены не в граните, а на песке. Даже то, что мы считаем истинным – что мы думаем о себе, – не выдерживает пристального взора. Это ложь, которую мы рассказываем окружающим. Ложь, которую мы рассказываем самим себе.

Я сразу поняла, когда папа свернул с улицы к нашему дому, расположенному в городке Аннандейл, штат Вирджиния. Я поняла это, хотя и лежала, свернувшись в клубок, на заднем сиденье машины. Я почти что дремала – такое вот полузабытье, в котором мне хотелось находиться вечно, лишь бы не думать о том, что я сегодня совершила. Дождь звонко стучал по крыше машины, но я услышала шуршание гравия под колесами и почувствовала знакомый толчок – дорога в этом месте проходила над сточной трубой. Вот мы и приехали. Сейчас мне предстоит открыть глаза, выбраться, невзирая на боль в теле, из машины и как ни в чем не бывало направиться домой. Нужно сделать вид, будто ничего не случилось, хотя в действительности мой мир лопнул, как мыльный пузырь. Так мне, по крайней мере, тогда казалось. Я и понятия не имела, что через считаные секунды привычный для меня мир действительно рухнет. И с этого момента все пойдет по-другому.

Отец вдруг резко нажал на тормоз.

– Что еще…

Я села, поморщившись от острой боли в животе. В свете фар мне удалось разглядеть маму, которая бежала к машине, отчаянно размахивая руками. Никогда еще я не видела ее в такой спешке – с мокрыми растрепанными волосами, в мокром же платье, плотно облепившем ее бедра.

У меня тут же перехватило дыхание, а из груди вырвался слабый стон. Она знает , решила я. Знает, где мы только что были .

Мать распахнула дверцу машины, и я напряглась, ожидая нелестных слов.

– Трогай! – закричала та, запрыгивая на сиденье. – Назад! Скорей!

От нее явственно пахло дождем. И страхом .

– Что такое? – в изумлении уставился на нее отец. В моей памяти навсегда запечатлелся его профиль: очки в металлической оправе, римский нос с легкой горбинкой.

– Живей! – бросила моя мать.

– Да что такое…

– Трогай! О боже, вот и он! – она махнула рукой, и в свете фар мы увидели фигуру мужчины, направлявшегося прямо к машине.

– Кто это? – папа наклонился вперед, чтобы получше разглядеть незнакомца. – Мне кажется… что это на нем, лыжная маска?

– Дэн, – мама потянулась к рычагу. – Давай же!

На тот момент сонливость с меня как рукой сняло. Я ощутила приступ жуткого страха – еще до того, как разглядела ледяные глаза незнакомца. До того, как он поднял руку. Руку, в которой был пистолет. Я стремительно нырнула за водительское сиденье, прикрыв голову обеими руками, но даже мой вопль не смог заглушить грохота выстрелов. Это была целая канонада. Позже мне сказали, что он выпустил лишь пять пуль, но тогда мне казалось, их было пять сотен.

В мою память навсегда врезался грохот выстрелов, а еще – холодные глаза убийцы, четкий профиль отца и платье матери, облепившее ее бедра.

Ну и сестра.

Главным образом, моя сестра.

Даже не сосчитать, сколько раз я проходила мимо этого огромного здания на Центральном бульваре, так и не заглянув внутрь. Но сегодня мне все было нипочем. Все мамочки по соседству только и толковали о том, с какой скидкой тут можно купить замечательные вещи. Но я не нуждалась в скидках. Мы с Адамом и так могли позволить себе все, что угодно. Наш общий заработок – детского ортопеда и врача-анестезиолога – позволял не думать о деньгах. Стоило мне переступить порог магазина, как меня окутал запах лимонного масла. И только тут я поняла, почему я здесь. На ум пришла Кэти Уинстон, моя знакомая по клубу любителей книги. Это она в свое время взахлеб рассказывала о том, какую чудесную мебель для детской ей удалось обнаружить в магазине. Тогда она еще вынашивала своего первенца. Сейчас они с мужем поджидали уже третьего ребенка. Наконец-то и мне повезло , подумала я, оказавшись в просторном фойе, цементный пол которого устилали восточные ковры, а стены были расписаны алым и золотым.

У всех женщин, посещавших заседания нашего клуба, были дети. У всех, кроме меня. Что и говорить, относились они ко мне тепло и по-доброму, но я неизменно чувствовала себя лишней, когда разговор переключался на детские колики, на проблемы ухода за малышами, а также на плюсы и минусы местного образования. Наверняка им казалось, что мне нет дела до подобных пустяков. Уже одно то, что я была доктором, выделяло меня из общей массы. В клубе бытовало мнение, что я осознанно предпочла карьеру материнству. В свою очередь, все мои сотоварки были домашними мамочками. Большинство из них работало до беременности, а кое-кто и по сей день продолжал трудиться на дому, но они все равно не считали меня своей. Думаю, они понятия не имели о том, как сильно мне хотелось вписаться в их круг, ведь обычно я держала свои чувства при себе. Но теперь уже в этом нет необходимости. При следующей встрече я обо всем расскажу своим соседкам. Надеюсь только, что смогу удержаться от слез.

Сегодня исполнилось ровно шестнадцать недель. Положив руку на округлившийся животик, я неспешно шла по проходу, мимо аккуратных отдельчиков, заполненных старинной мебелью и различными товарами ручной работы. Наконец-то я была в безопасности. Мы были в безопасности. Большинство пар ждет конца первого триместра, чтобы рассказать обо всем окружающим, но мы с Адамом убедились в том, что даже двенадцати недель бывает недостаточно. Последний раз я продержалась двенадцать недель и два дня. Тогда мы установили для себя новый рубеж – четыре месяца. Шестнадцать недель. А до этого никто ни о чем не узнает – разумеется, за исключением Ребекки. Лишь миновав шестнадцатинедельный рубеж, мы займемся обустройством детской.

С довольной улыбкой я шествовала по проходу, как какой-нибудь случайный посетитель.