Диана Чемберлен - Ревность

Шон не встретила ни одной машины с тех пор, как свернула с автострады. Ничего удивительного. Нет еще шести утра, а дорога Блу-Снейк часто бывает пустынной даже днем. И все же было что-то жутковатое в этом безмолвном передвижении между темно-золотистыми холмами, уже немного выгоревшими на солнце, хотя стоял еще только июнь.

Первые солнечные лучи пробивались из-за поросшей колючим кустарником кромки Слонового хребта. В любой другой день она бы остановилась, чтобы полюбоваться восходом. Она помедлила бы, пристально разглядывая окрестные холмы, в надежде обнаружить какого-нибудь койота, хотя ее усилия бывали вознаграждены не так уж часто. Но сегодня ей некогда. Возможно, она уже опоздала. Этот страх не давал ей заснуть большую часть ночи и наполнял краткие мгновения сна кошмарами. Сны о Хэзер. Ей не стоило думать об этом сейчас, не следовало позволять мыслям о дочери заполнять еще и часы бодрствования, когда она способна контролировать себя.

Солнце окрасило в малиновый цвет капот ее джипа, когда Шон подъехала к железным воротам, на которых висела маленькая табличка: «Питомник Каньон Сан-Диего». Табличка не давала представления о том, что происходило за двойным рядом ограждений, тянувшихся вдоль дороги Блу-Снейк. Ее простота призвана была охладить любопытство праздных соглядатаев, хотя редкий турист отъезжал так далеко от города. Шон свернула на подъездную дорогу и нащупала в сумочке пропуск. Она опустила его в автомат и услышала знакомое потрескивание, сопровождавшее считывание кода и возврат пропуска. Ворота открылись, и она поехала по дороге, на протяжении мили вившейся между холмов, минуя владения зебр и антилоп, мимо вольеров с гривастыми волками, которые, как ей показалось, недоумевали, почему это сегодня она не остановилась потрепать их носы из-за ограды. Она почувствовала, как стали липкими ее ладони, сжимавшие руль. Шон призналась себе: ей бы хотелось, чтобы Ивен ждал ее в павильоне когтистых обезьян – игрунок, но она не удивилась, обнаружив, что стоянка автомобилей пуста.

Со стоянки просматривался склон холма, на котором расположился павильон – Пентагон, как они его называли, – оригинальное пятиконечное оштукатуренное здание, заселенное пятью различными семействами обезьянок; снаружи было видно, что происходит внутри. Форма здания была оптимальна с точки зрения пожарной безопасности. Для Шон и Ивена это самое главное.

Шон взяла портативный магнитофон, лежавший рядом с ней на сиденье, и пошла по тропинке к Пентагону. Утро было прохладным. Ей следовало бы надеть что-нибудь, кроме шорт и блузки, но она никогда не умела как следует позаботиться об одежде.

Шон услышала крики игрунок прежде, чем достигла подножия холма. Казалось неправдоподобным, что такие маленькие существа могли нарушить тишину утра своими голосами. Все вокруг было спокойно; только из клетки с экзотическими птицами, расположенной в четверти мили отсюда, раздавались приглушенные крики.

Теперь она могла видеть Тику, клочок шерсти медно-золотистого цвета, распластавшийся на камне в клетке номер один, и она уже понимала, что ветеринар ошибся, когда сказал, что она протянет еще неделю. Тика умирала. Ее самец и их дети взобрались на проволочную сетку, приветствуя Шон своими долгими душераздирающими криками, но Тика едва подняла голову с плоского камня.

Шон опустилась на колени, почти вплотную приблизив к Тике свое лицо. Дыхание Тики было замедленным и неровным. Ее глаза почти не открывались, и она мяукала, как кошка. Флэш сидел рядом с ней на камне, нежно поглаживая ее медную гриву и глядя на Шон. В его глазах читался вопрос: «Почему ты не сделаешь что-нибудь?»

Шон встала и посмотрела на других игрунок в клетке номер один. Люси, дочь-подросток Флэша и Тики, прыгала с ветки на ветку, пока ее брат-близнец Ланс чистился в домике-гнезде. Близнецы второго помета, детеныши недельного возраста, сгрудились на покрытом опилками полу возле камня, на котором сидели их родители. Животные были прекрасны. Она вспомнила, как впервые увидела игрунку из подвида медных эльфов. Четыре года назад, в один из тех напряженных дней, когда в питомник поступила новая партия экзотических животных, Ивен повел ее к карантинному зданию, наполненному голосами птиц и приматов, нервничавших в незнакомой обстановке. Шон почувствовала возбуждение в пальцах Ивена, сжимавших ее руку. Он поставил ее перед маленькой проволочной клеткой и показал на животное, которое не превышало по размеру кисть указывавшей на него руки Ивена. Оно напоминало грызуна необычайной расцветки, и Шон показалось странным, что Ивен показывает ей крысу, тогда как они работали исключительно с приматами. Но тут животное повернулось. Вместо заостренного крысиного рыльца, оно было наделено тонкими человеческими чертами, особенно хороши были глаза, умнейшие из всех, какие ей приходилось видеть у животных. Лицо эльфа было белым, руки золотистыми, а спина отливала медью. Шон присела на корточки, чтобы разглядеть животное вблизи.

– Оно взрослое? – спросила она. Ивен кивнул.

– Да. Самка.

Они назвали обезьянку Анни, открывая этим именем длинный алфавитный список медных эльфов. Ее доставили из Месеты, одного из двух труднодоступных районов бассейна Амазонки, где медные эльфы еще водились. Эльфы являлись недавно открытым подвидом, очень ранимым и обреченным на вымирание, несмотря на то, что они могли размножаться в неволе.

Эту задачу взяли на себя Шон и Ивен, и никто не мог оспорить их успехов, хотя погибло больше детенышей чем им бы того хотелось, – десять из тридцати двух. Тика могла бы войти в число первых жертв, если бы Шон не спасла ее от Анни, которая, казалось, обезумела, родив тройню. Шон выкормила Тику с рук, что было нелегким делом. Она оставалась с Тикой часами, позволяя ей взбираться на себя, цепляясь за одежду, и осторожно кормила ее каплями молочной смеси с кончика шприца. Неудивительно, что она почувствовала такую пустоту теперь, видя, как Тика умирает. Наподобие той, какую она ощутила три года назад, когда умерла Хэзер. Дэвид был тогда рядом, верный муж и отец, и молча держал ее за руку. Он никогда не говорил о Хэзер. Он вообще никогда не говорил ни о чем важном.

Она поступила правильно, решившись развестись с Дэвидом. Теперь оставалось только выработать тактику поведения, начиная с вопроса о том, как сказать ему об этом. Скорее всего, он воспримет это так, как воспринимал все в этой жизни – спокойно, со стоицизмом и терпимостью, которые когда-то так привлекали ее, но теперь оставляли равнодушной.

Если по справедливости, дом должен был остаться за ним. Развод был полностью на ее, а не на его совести. Он мог и дальше идти тем же путем, не замечая пустоты. Но мальчикам дом нужен больше, чем Дэвиду, а мальчики, конечно, останутся с ней.