Светлана Талан - Не упыри

– Да, меняется все. Остаются только чувства. С годами я взрослел, и моя любовь к тебе становилась все более зрелой. В моем воображении ты постепенно становилось молодой женщиной, матерью, потом – зрелой, опытной, потом…

– Старой, как сейчас, – печально кивнула я.

– Я всю жизнь работал, копил деньги, – не реагируя на мое замечание, продолжал Дмитрий. – Я построил большой красивый дом, из окон которого открывается живописный вид. И все это ради того, чтобы ты когда-нибудь переступила его порог. Я всегда следил за собой, представляя, что в любую минуту могу случайно тебя встретить. Никогда не выходи из дома небритым, не почистив зубы: а вдруг именно сегодня я увижу тебя в толпе? Всего, чего я достиг в этой жизни, я добился благодаря тебе и только тебе. Любовь поднимала меня, несла, придавала сил. Да что я говорю? – Дмитрий пожал плечами. – Красивые слова, как в мыльной опере… Но поверь: я их выносил в себе, как мать вынашивает ребенка в лоне. Я вращался в таком кругу, где царит жестокость, и только мысли о тебе не позволили мне стать грубым, циничным и алчным. Я хотел быть достойным твоей любви, когда встречу тебя снова.

– Ты добрый и искренний, такой же, как был тогда, – сказала я ему. – Ты заслуживаешь настоящего счастья.

– Без тебя? – он улыбнулся печально и иронично.

– Без меня. Я знала только одного мужчину – Романа. Я отдала ему всю свою любовь, не оставив ничего для себя.

– Марийка, нам осталось не так уж много лет, – торопливо заговорил он, будто опасаясь, что я его не дослушаю. – Надо прожить то время, которое у нас еще есть, не в скорби по умершим, а в покое. Роман умер, его уже не вернуть.

– Знаю. Человек может исчезнуть из жизни, но чувства никуда не исчезают. Их нельзя ни убить, ни вычеркнуть, как вычеркивают лишнюю букву в слове. Ты сам любил, и должен меня понять. Я ничего не смогу тебе дать, потому что моя душа и сейчас не свободна.

– Зато я могу дать тебе почти все, что пожелаешь, Марийка! Тебе не придется ломать голову, купить ли сегодня буханку хлеба или отложить эти деньги для внуков. Я заплачу кредит твоей дочери, и она не будет годами бояться звонков из банка и визитов коллекторов. Ты просто будешь рядом со мной, а я… я буду с тебя пылинки сдувать! – с жаром продолжал он.

– Спасибо тебе за все, – проговорила я. – И прости, что я невольно причинила тебе столько душевных мук. Видит Бог, я этого не хотела.

– Разве ты в чем-нибудь виновата? – сказал он, и я заметила, как мелко дрожат его пальцы.

– Мне очень жаль, – тихо сказала я.

– Я слышу это от тебя уже не впервые, – улыбнулся он.

– Улыбнись еще раз, – попросила я. – У тебя такая же красивая улыбка, как и в юности.

– Улыбнись жизни, и жизнь улыбнется тебе – так, кажется, говорят?

За разговорами я и не заметила, как быстро пролетело время.

– Посиди, мне надо немного повозиться с хозяйством, – попросила я Дмитрия, а сама побежала кормить кур.

Из сарая я слышала, как загудел двигатель машины, а через мгновение все стихло. На кухонном столе Дмитрий оставил записку.

«Напрасными оказались мои надежды, которые я питал целых пятьдесят лет, – писал он. – Скорее всего, вернувшись, я женюсь снова. Человеку моего возраста надо знать, что его ждут дома. Но и тогда я буду возвращаться домой с мыслью, что ждет меня другая, совсем чужая мне женщина. Я мечтал и буду мечтать о том времени, Марийка, когда ты встретишь меня на пороге. Эта мечта почти неосуществима, но чудеса случаются и в этой жизни. И в этот раз я оставляю себе надежду, а тебе – номер моего телефона. Чуть не написал – «твой Дмитрий». Вечно влюбленный, старый-престарый Дмитрий Павлович».

Я дочитала записку и отложила ее в сторону. Я была уверена, что Дмитрий меня поймет, потому что этот крепкий, статный и действительно уже немолодой человек на себе познал, что такое настоящая любовь. А завтра утром я пойду к Роману и все ему расскажу. Между нами никогда не было недомолвок, и теперь не должно их быть…

Уже давно не нахожу себе места от ощущения того, что какое-то дело не сделано. Хожу по дому, по двору, по огороду, заглядываю в каждую щель, но не могу понять, что же я не закончила. Мое время на земле быстро уходит – я это чувствую. Роюсь в памяти, перебирая, будто листая страницы какой-то книги, разные события, но кроме этого слова – «упыри», ничего не держится в голове. Это слово, укоротившее жизнь Романа, сидит в моем сознании, как заноза. От него дико болит голова. Я снова бесцельно слоняюсь из комнаты в комнату. Кажется, все сделано.

Нет! Я знаю, что мне нужно! Я не могу покинуть этот мир, не сделав еще одно важное дело. Я напишу книгу о нашей жизни и любви, и начну с того, что чувствовали и переживали мы – те, кого сегодня называют детьми войны. Я издам ее, истратив все наши сбережения и твою пенсию, Роман, которую я получила уже без тебя. Ее первая часть будет называться «Воспоминания детства», потому что без этого невозможно понять – какие мы, дети войны (уж лучше бы нас называли ее жертвами). Второй частью станет мой дневник, а потом я расскажу о жизни после дневника. И рассказ этот будет не только о моей любви. На примере собственной жизни я покажу историю целого поколения. Подарю по экземпляру детям и внукам, один отошлю Дмитрию, раздам бывшим ученикам, которые иногда наведываются ко мне. Не забуду о соседях и просто добрых людях. А еще один экземпляр, я возьму с собой и поеду в город. С ним (обязательно в приемный день, как же иначе?) я войду в кабинет судьи Марины Григорьевны Пирсык, той, что убила моего Романа одним оскорбительным и полным презрения словом «упыри». Я не стану ее ни в чем упрекать, просто посмотрю ей в глаза. Надеюсь, она прочтет мою книгу, хотя бы из любопытства. Но, думаю, не стоит рассчитывать на то, что эта женщина без сердца хотя бы на миг почувствует себя убийцей. Поэтому я скажу ей всего несколько слов:

– Мы – дети войны. Мы не упыри.