Джонатан Литэм - Сады диссидентов

– Евреи приезжают сюда на автобусах, – заявила Роза. – А не на арендованных автомобилях. Те, кто разъезжает на автомобилях, едут подышать свежим воздухом в Рокавей-парк или подальше, в Монток, если они тщеславны. А потом едут обратно, к себе домой.

Ей хотелось крикнуть: только городской еврей мог додуматься до такого – поселиться на ферме! Те, у кого в жилах текла крестьянская кровь, прекрасно знали, какое кромешное невежество, какая беспросветная тупость царит в деревне. Только те, у кого в жилах еще текла эта деревенская кровь, по-настоящему понимали, что для Людей Книги будущее существует только в больших городах.

– Может быть, это станет для нас выходом, Роза. Ты же знаешь: трое в моей квартире не поместятся.

С тех пор, как прервалась Розина беременность, Альберт при любом удобном случае упоминал об их невидимом ребенке. Пускай этот ребенок пока и отказался появиться на свет – подобно революции, – сам этот факт свидетельствовал о неизбежности его рождения в будущем. И, подобно неизбежной революции, он выступал неким очистительным средством, смывающим любые оговорки, любые возражения или ложные мысли. Когда-нибудь придет день… Так что им лучше заранее подготовиться. Сейчас этой подготовкой, очевидно, и была поездка на “Паккарде” в Джерси-Хоумстедз. Если, конечно, в итоге она не смешает им все карты и не угробит их обоих, вместе с воображаемым третьим.

– Смотри-ка на дорогу. Да люди сплошь и рядом живут в квартирах по трое! Нас в родительской квартире было шестеро.

Правда, Роза не добавила, что детей ведь растят не в квартире: их растят сразу в куче квартир. В целых соседских сообществах. Малыша можно было занести в квартиру этажом выше – на час, на два или даже на три-четыре. В понимании Розы, младенцы только выигрывали от общения с другими младенцами и их матерями – в комнатах, кишевших всякими тетушками и кузинами, в кухнях, где вечно бурлили споры, заглушавшие радио. Да кто же тебя научит кипятить пеленки на ферме в Нью-Джерси? И уж тем более – кто прокипятит их за тебя?

Город остался позади, мимо со свистом проносились деревья: машина как будто мчалась по тоннелю из листьев в непонятный, сказочный мир.

– Если тебе вздумалось исследовать Новый Свет, Альберт, лучше купи карту побольше – а не такую, где все заканчивается штатом Нью-Джерси.

– А чем тебе не угодил Нью-Джерси?

– Миллионы людей отовсюду приезжают в Нью-Йорк. И если они умны, то остаются там, в этом величайшем городе на земле, а если они глупы как пробки или отважны, то уезжают оттуда в крытых повозках и разыскивают свой Эдем где-то за далеким горизонтом, в каких-нибудь краях с индейскими названиями – вроде Дакоты или Оклахомы. Или едут в Голливуд, этот рай земной, ради которого стоит ползти на карачках по всему континенту. А по пути не грех и съесть нескольких своих собратьев. Они убираются туда и жарятся на солнце, как Бен Хект. Повернуться спиной к Нью-Йорку только для того, чтобы очутиться в такой близи, как Нью-Джерси, – это значит, как говорится, проявить скудость фантазии.

Роза в очередной раз поймала себя на том, что, раскрыв рот, уже не в силах была замолчать. После первого года замужества она вдруг обнаружила, что ее молчание, как пачка сливочного масла, имело определенный срок годности. Иногда она сама себе удивлялась – как всегда вслух удивлялись другие: Ой-вэй! И откуда это такой язык без костей у третьей сестры Ангруш? Откуда эта девчонка берет такие слова, чтобы поливать грязью собственную родню? Неужели нельзя заткнуть ей рот?

Заткнуть ей рот было невозможно. С тех самых пор, как Роза научилась читать и рассуждать, она ежедневно обогащала свой словарный запас и черпала оттуда все новые выразительные средства. И если ее мать просто пожимала плечами или стонала, заламывала руки или сжимала виски, то Роза уже бичевала собеседников кнутом английского языка. И когда она оказывалась на собраниях коммунистов, где велись споры совершенно нового рода, причем вели их молодые люди, чье окружение и темперамент не слишком отличались от ее собственных, а иные обладатели бойкого языка и проворных мозгов тоже принадлежали к женскому полу (а почему бы и нет? Разве не сама история вызвала к жизни подобные людские типы?), – оказываясь на таких сборищах, Роза не в силах была обуздать собственный голос. Она сама себе дивилась, однако ни за что не призналась бы, что считает себя диковинкой. Быть Розой Ангруш было просто правильно. Быть Розой Циммер оказалось не менее правильно. Сама история требовала ее существования. А брак сам по себе – как уяснила она после года глупого и страшного молчания – в высшей степени диалектическая ситуация.

Прибыв в Джерси-Хоумстедз, Роза – с одной стороны, стала лучше думать о здешней жизни, а с другой – была неприятно поражена. Она совсем не так представляла себе это поселение. Оказалось, тут вовсе не расхаживают повсюду босоногие евреи с такими лицами, как на фотографиях из зоны пыльного котла. Двое организаторов (явно партийцы из суетливой жабьей породы) обращались с Розой и Альбертом чуть ли не по-царски. Они встретили их у конторы – низенького дома-коробки, как две капли воды похожего на множество других. Там Альберт не без труда припарковал машину. Одного из встречавших – в комбинезоне, с круглой загорелой лысиной, типичного еврея-фермера, какими их изображали на карикатурах в “Нью-Йоркере”, – звали Некто Самановиц. Второго – обливавшегося по́том в черном костюме с крошечным галстучком, эдакого красного клерка из той породы, что вечно торчат в дверях и всучивают кучу брошюрок, которые никто не станет читать, но от которых невозможно отказаться, – этого второго звали Дэниел Остроу. Для начала эти двое повели Розу и Альберта на фабрику, в цех пошива одежды. Если сощуриться, чтобы расплылись неясными пятнами пронизанные солнечным светом сосновые ветки за мутными окнами, то вполне можно было принять это место за фабрику компании “Трайэнгл-Шёртуэйст” – с одной только разницей: если здесь захочется выпрыгнуть из окна, то приземлишься не на мостовую, пролетев десять этажей, а плюхнешься с небольшой высоты в пыль и навоз – его вездесущий запах крепчал по мере того, как они продвигались вглубь фермы.

Да что там запах! Их гиды держались так, словно проводили экскурсию по Советскому Союзу для Джона Рида и Эммы Гольдман. Они из кожи вон лезли, стараясь произвести на Альберта и Розу самое лучшее впечатление. Поначалу Роза, по наивности не ведавшая о сегодняшней повестке дня, объяснила такую невероятную обходительность трепетом перед арендованным “Паккардом”. Но все это не важно. Сколько бы кто ни старался, долго такое не продержится. Здесь ведь не Латвия и не Украина, а Нью-Джерси: Роза никак не могла побороть своего снобистского презрения к здешней серой окраине.