Джонатан Литэм - Сады диссидентов

– Ты обманываешься, Роза. Все это просто детские игры с переодеванием.

– Нет, это ты обманываешься! Ну, а с чего бы они стали тебе обо всем этом рассказывать? Для тебя же революция всегда оставалась какой-то аллегорией! Это ты как раз вечно рядишься в чужие наряды. А Мирьям арестовывали на ступенях Капитолия, она пикетировала Линдона Джонсона на Всемирной ярмарке. И вот теперь она собирается окунуться в настоящую революцию. А ты где был? Пялился на таинственные масонские символы на пятидолларовой монете – и воображал, что занят важным делом, что тебя только понапрасну от него отвлекают!

– Да видел я их! Они вырядились на Хэллоуин в солдатскую форму, совсем как в комиксах рисуют. Они в таком виде даже из аэропорта выйти не успеют – их сразу же арестуют.

– Какой еще Хэллоуин?

– На календарь посмотри!

– Сам туда смотри! Нет такого американского праздника – все это просто болтовня, какой-то кошмар, завезенный из Старого Света, из какой-нибудь Трансильвании. Мы же сюда приехали для того, чтобы избавиться от этого ужаса. Ну, к тебе-то это не относится: у тебя каждый вечер Хэллоуин, круглый год. Пора взрослеть, Ленни.

– Ты же сама говорила – я всегда был стариком.

– Да – но еще и дитятей в придачу.

– Все это просто безумие. Мы же только что любовью занимались, Роза!

– Уходи из моей комнаты, уходи из моего дома.

– Там, снаружи, – мои враги.

– Ты никогда в жизни не наживал себе достойных врагов. Так что теперь не трать время зря, даже не думай спрятаться у меня под юбкой.

Роза помимо своей воли продолжала дразнить и оскорблять Ленни – точно так же, как помимо своей воли вдохновляла его – вдохновляла с самых давних пор, всегда, сколько он помнил. Роза была статуей, которую можно рассматривать, а можно не замечать. Статуя выдерживает любую непогоду и обрастает птичьим пометом, но с ней невозможны никакие переговоры. То, что он, Ленни, живой человек, находится в крайне опасном положении, похоже, нисколько ее не трогало.

Уж лучше погибнуть в честной схватке, подумал Ленни, в котором вдруг проснулся романтик, – чем пропадать попусту. Только к Мирьям это не должно относиться. Мирьям – знала она об этом или нет – находилась под двойной защитой – его и Розы. Снова он прошел полный круг. Так пусть это и будет его последним приоритетом.

– Роза, она что – правда собралась в Никарагуа? Я сейчас серьезно говорю, пожалуйста, послушай меня. А потом, если ты настаиваешь, я уйду. Я говорю серьезно: их там убьют!

– Знаешь что? Я тоже так думаю. Именно это я и сказала ей сегодня утром по телефону. Нам не нужен семейный посредник, Ленни. Ты – наш дальний родственник, поэтому я терпимо отнеслась к твоему сегодняшнему визиту. Но такое больше не должно повторяться. А теперь уходи.

– Но раз ты не веришь в Хэллоуин – тогда объясни: почему я явился сюда в таком наряде?

– Да потому, что ты ненормальный.

Они снова схватили его, когда он крадучись выходил из Саннисайд-Гарденз через ворота на Скиллман-авеню. Он рванулся, вцепился изо всех сил в цилиндр и вырвался – благодарение Богу за кроссовки “Адидас”! Бросился в бетонный двор жилого комплекса “Кембридж”, куда ему с самого начала и нужно было идти: раствориться в этой вертикальной анонимности, постучаться в дверь к кому-нибудь из бывших одноклассников, которые давно растолстели, обзавелись толстыми женами и толстыми детишками, раствориться в беспорядочной анонимности Куинса, где можно хоть как-то отсидеться, пока эта мафиозная горячка из-за крюгерранда немножко не остынет. Он нажмет сразу на пятнадцать звонков – ладонями обеих рук, – и остается надеяться, что ему отопрет хоть кто-нибудь, кто ждет визита. Он добрался пока только до недействующего бетонного фонтана, где краем глаза заметил брошенный детский бейсбольный мячик вырвиглазного оранжевого цвета, в стиле Чарли Финли, уже весь растрескавшийся. Вот же был человек – с настоящими бунтарскими взглядами! Да, жаль, что в свое время Ленни обивал не те пороги: ему нужно было обращаться не к Ши и Рики, а к Финли. Вода под мостом – но, как знать, может, и прав был Джек Керуак, может, утопическим переустройством мира нужно было заниматься на Западном побережье. Пожалуй, Ленни поедет на Запад. Да-да, езжай-ка ты на Запад, старый хрен, погляди, что там и как. Он подумал: не запульнуть ли мячом в своих преследователей? Но у него ослабло плечо, вряд ли бросок удастся: странно, как будто что-то развинтилось там за время бегства, где-то на пути от вакханалии в Виллидже до Розиной постели. Секс чем-то похож на гимнастику, на отжимания, а он давно уже отвык от такого спорта. Он бросил мяч, а сам бросился в арку подъезда. Первая пуля пробила поля цилиндра.

В Арчи Банкера Роза Циммер влюбилась в том же самом году, когда начала ходить на похороны незнакомых людей. И в ту же самую пору Розины обходы начали приобретать хаотичный характер. Ее прежде четкая орбита блужданий квартального дозорного по Саннисайду стала шаткой и странной, а потом Роза и вовсе слетела с нее.

Зачем же она это делала – зачем ходила на эти похороны?

Началось все с похорон Дугласа Лукинса. Безо всякого предупреждения он скончался от эмболии – всего через несколько месяцев после того, как медленно угасла Диана от бесценного букета болезней. Так Дуглас безупречно сыграл роль любящего супруга, который оказался не в силах пережить ее смерть. Это был очередной штрих позора, вдобавок к тому шедевру унижения, каким был для Розы роман с Дугласом, и все же она решила проводить его в последний путь. Чинное погребение полицейского должно было состояться на кладбище “Новая Голгофа” в Маспете, на холме под назойливыми облаками, где праху усопшего предстояло затеряться среди моря надгробий, вид на которые открывался со скоростной трассы Лонг-Айленда. На похоронах кроме начальника Дугласа – майора, с которым Роза уже была знакома, – она оказалась еще одним белым человеком. Они стояли там рядышком, и со стороны Розу можно было принять за жену майора. Ей было все равно. Цицерон, теперь уже взрослый мужчина, и сам немного смахивал на мертвеца в своем костюме принстонского третьекурсника. Его нисколько не радовало то, что смерть отца снова вернула его в этот мир крутых черных копов и их многострадальных семейств. Роза грубовато обняла его, но глаза у обоих оставались сухими. Попросила его заходить к ней, если захочет и когда захочет. А больше она ни с кем и не заговаривала. Искусством хранить молчание она уже овладела в совершенстве – благо подходящих случаев было предостаточно, так что никаких усилий от нее не требовалось.

А потом – устроенная коммуной хиппи жуткая церемония разбрасывания пепла Мирьям, смешанного с пеплом Томми, в так называемом “общественном саду” на Восточной Восьмой улице, за Авеню C – на пустыре. На пустыре! Для человека, чье детство прошло в гетто, это была точка взрыва, место катастрофы или того хуже: испещренный ямами Нижний Ист-Сайд поистине напоминал кадры кинохроники из послевоенного Берлина. Ну что ж, горько думала про себя Роза, зато она попала на Манхэттен! С опозданием на полгода: мальчишки уже не было – как она подозревала, его нарочно отгородили от нее, от Розы. Там Роза не проронила ни слова. Плакальщики пели и раскачивались, сплетясь друг с другом руками, над их головами клубился дым от марихуаны. Да уж, слухи о том, что атмосфера Макдугал-стрит ушла в прошлое, оказались сильно преувеличены. Роза ушла, не дожидаясь окончания этого сеанса “групповой любви”.