Крис Клив - Золото

Она облегченно улыбнулась.

– Адам!

Звук удара там, на дороге, был ужасно громким, так что хорошо, что Адам спит так мирно. А то она боялась, что ее брат ранен, что он кричит от боли или безо всякой причины, как их мама. На одном из кухонных столов лежала пара красных резиновых перчаток, а больше не было ничего. Почему в этой кухне нет никакой еды и почему здесь спит ее брат? Вероятно, ему это так же странно, как ей.

Край зеленой простыни Адам натянул на лицо – наверное, чтобы в темноте было легче заснуть. Зоя подошла к кровати и отбросила простыню с лица брата, но он даже не пошевельнулся. Лежал неподвижно и крепко спал. Это был он – только очень бледный и очень тихий. Зоя улыбнулась и поцеловала его в щеку, но тут же отпрянула: какой холодный! Она посмотрела на брата и снова заметила, что он очень бледный. И такой невозможно холодный!

– Адам, проснись!

Он не открывал глаза, и Зоя потрясла его за плечо. Но что-то было не так. Все тело Адама закачалось из стороны в сторону. Она потрясла его снова и увидела, как закачались накрытые простыней ступни.

– Адам? – прошептала она.

Жуткий страх охватил ее, и она отпустила плечо брата, чтобы страх стал невсамделишным, ненастоящим. Она выбежала из этой странной комнаты и помчалась по коридору. Она бежала так быстро, как только могла, хотя у нее болели ноги, и социальная работница долго не могла ее догнать. А потом Зоя почувствовала, что ее отрывают от пола, и стала брыкаться, но она слишком устала и не могла долго сопротивляться.

Ее отнесли в маленькую комнату, где стоял низкий стол и стулья с поцарапанной обивкой, и там она старательно слушала то, что ей говорили. На этот раз слова проникали в ее сознание, но они никак не могли быть правдой, и поэтому она погрузилась в нечто вроде долгого, жуткого сна на двадцать с лишним лет и все время пыталась от этого сна очнуться. Афины не пробудили ее, Пекин – тоже, но вот наконец она проснулась. Ей было тридцать два года, она стояла на коленях у больничной койки и видела лицо Софи на такой же зеленой подушке – бледное и неподвижное.

Плечи Зои дрожали. Джек и Кейт обнимали и утешали ее. Ей принесли стул, и они втроем долго сидели у постели Софи. Мало-помалу, глядя, как едва заметно опускается и поднимается грудь дочери, Зоя почувствовала, что боль поражения отступает. Она наблюдала за тем, как естественно и спокойно ухаживает за Софи Кейт – то откидывает верхний край простыни, когда ей кажется, что Софи жарко, то поправляет соскользнувший ремешок кислородной маски. Глядя на все это, Зоя стала осознавать то, о чем забыла в горечи поражения: эту работу она бы выполнять не смогла. Работа была не просто трудной, она была для нее невыполнимой – уход за тяжелобольным ребенком. Если бы ей пришлось выхаживать Софи – все эти долгие годы, – разве она бы с этим справилась?

От осознания правды боль не исчезла, но все же стало немного легче. Каждое мгновение окутывало боль тончайшим слоем утешения, разглаживало острые углы. Софи жива, и это было самое главное. А еще у Зои есть Том, у нее есть Кейт, так что она не совсем одинока.

До самого вечера они втроем молча сидели возле Софи, не отрывая глаз от ее лица, надеясь на выздоровление.

Наконец, когда красное солнце опустилось за рваные серые тучи за больничным окном, Софи открыла глаза.

Несколько минут она молчала, смотрела по сторонам, привыкала к тому, что рядом с ней – Зоя, Кейт и Джек. Кейт подала ей стакан воды, сняла маску и помогла воду выпить. Зоя глядела в спокойные глаза Софи, а та посмотрела на Кейт и улыбнулась.

– Мам? – произнесла она хрипловатым шепотом. – А почему здесь Зоя?

Зоя поймала на себя взгляды Кейт и Джека. Она наклонилась и осторожно взяла двумя руками маленькую теплую руку Софи.

– Я просто хотела сказать тебе… – произнесла она и умолкла, чувствуя, как слезы щиплют глаза.

– Сказать мне – что? – спросила Софи.

– Что-то такое, чего я раньше никогда не говорила. Что-то такое, что я должна была сказать тебе давным-давно.

Софи озадаченно заморгала.

– Что?

Джек и Кейт заерзали на стульях. Джек хотел что-то произнести, но Кейт остановила его прикосновением руки. Зоя сжала тонкие пальчики девочки.

– Я просто хочу, чтобы ты знала, какие удивительные у тебя родители. Тебе так повезло, Софи! У тебя есть папа, который так тебя любит, что ему трудно вести свой велосипед, потому что он думает о тебе, даже если это самая главная гонка в его жизни. Таких мужчин на свете мало – надеюсь, ты это знаешь. И у тебя есть мама, Софи… – Она сглотнула сжавший горло ком и продолжала: – У тебя есть мама, которая так тебя любит, что готова отказаться ради тебя от самого главного в своей жизни.

Она заморгала, сражаясь со слезами.

– Да, – смущенно сказала Софи. – Я знаю.

Слезы потекли рекой. Зоя почувствовала, что ее обнимают, и уронила голову на плечо Кейт.

– Простите меня, – попросила она. – Я так устала. Пальцы Кейт гладили ее волосы.

– Тссс, – прошептала Кейт. – Все в порядке. Мы все устали. Ведь у нас была такая долгая гонка.

Том вернулся от барной стойки с двойной порцией виски для себя и стаканом газированной воды для Зои. Она сидела, поджав к подбородку колени, за столиком в углу, на встроенной в нишу скамье и встретила его удивленным взглядом.

– Что такое? – проворчал Том. – Старику уж и выпить нельзя после такого-то дня?

Зоя едва заметно улыбнулась, и настроение у Тома сразу улучшилось. Дела шли совсем неплохо. Эту улыбку еще нельзя было назвать солнышком, но свечкой в подвале – вполне. Он принимал любое движение вперед, лишь бы уйти подальше от кромешной тьмы ее последней гонки.

Зоя указала на стакан в руке Тома.

– Но… виски?

– Если бы существовал напиток покрепче, уж ты мне поверь, я бы взял его, не задумываясь.

Зоя робко улыбнулась.

Том не оставлял ее одну уже две недели. Днем занимал ее обычными, простыми делами вроде расторжения договора со спонсорами и выездом из квартиры. По ночам заглядывал в ее комнату каждые два часа. Спал по двадцать минут и просыпался по звонку будильника в наручных часах. В его возрасте важнее было не высыпаться, а постараться, чтобы тебя простила жизнь.

Утром им подали маленькую белую машину с наклейками компании, предоставлявшей автомобили в аренду. Том уселся за руль и привез Зою на юг, в Гемпшир, к полуразвалившейся церкви, около которой находилось заросшее травой кладбище. Зоя никогда там не была. Полчаса они разыскивали могилу ее брата. Надгробье из отполированного и лакированного черного мрамора имело форму плюшевого медвежонка. Скульптура была выполнена с нечеловеческой точностью. Наверняка задействовали какую-то компьютерную программу, и эти стелы производитель клепал по десять-две-надцать штук – с той скоростью, с какой умирали дети в окрестностях, которые он обслуживал. Позднее вытесанные в камне глаза и улыбку медвежонка стали покрывать патентованной золотой краской, намертво въедавшейся в мрамор.