Михаил Ландбург - Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)

И вдруг женщина, облизнув пересохшие губы, осторожно сказала:

– Может, вернёмся в дом?

Цахи вскинулся всем телом и, с изумлением взглянув на жену, спросил:

– Ты это что?

Жена не ответила, лишь на её верхней губе шевельнулись тонкие морщинки.

Цахи отвернулся и стал растирать себе руки, плечи, колени.

– А может, этот танк нашего сына? – спросила жена.

– Возможно! – отозвался Цахи.

– Танк старый, да?

– Очень…

– А наш Эли был совсем молоденький…

– Да уж…

Со стороны дальних холмов донёсся крик птицы и сразу умолк. Женщина, тихо вздохнув, спросила:

– Думаешь, танк крепкий?

– Конечно!

– Я думаю, что не очень…

– С чего ты такое взяла? – Цахи снова принялся растирать колени.

Женщина сказала:

– По ночам я молилась за нашего сына, но танк оказался не крепкий…

– А днём? – спросил Цахи. – Днём ты молилась?

– И днём…

Цахи обнял жену за плечи, и они молча смотрели перед собой на мерцающие в темноте деревянные балки мостика.

– Опять! – вскрикнул старик. – По рации говорят опять…

– Да? – безразличным голосом прошептала жена.

– Разве не слышишь?

– Слышу… А что говорят?

Старик задумчиво посмотрел перед собой, а потом встал во весь рост и, глотая слюну, заговорил о том, какой их сын герой. Он говорил, глядя на звёздное небо, и не замечал, что жена его не слушает, потому что, обхватив ладонями лицо, недвижно сидела под холодной пушкой танка и бесслёзно плакала.

Ночью девочка проснулась и, приподняв с подушки головку тревожно посмотрела в сторону большой кровати.

Мама спала.

«Хорошо!» – подумала в эту ночь девочка, потому что в прошлую ночь было плохо…

…Дорога на Иерусалимское шоссе проходила между большим кукурузным полем и домиками поселенцев, и по утрам девочка выбегала на крыльцо, чтобы помахать ручкой вслед автобусу, который развозил взрослых на работу. Это был старый автобус. Старый и в глубоких вмятинах.

«Сегодня обошлось!» – говорили, возвращаясь после работы, люди посёлка.

Однако иногда не обходилось, и тогда на автобусе появлялись новые вмятины, а мама в такую ночь не спала…

…– Ты почему здесь? – спросил Симха, который был когда-то почтальоном, а теперь, сильно постарев, взял в привычку бродить по утрам вокруг посёлка.

Девочка, показав синее ведёрко, в котором лежали четыре камня, сказала:

– Нехорошие камни! Я убираю их с дороги, чтобы люди из деревни на холме не кидали ими в наш автобус.

Симха задумчиво покосился на ведёрко и улыбнулся.

– А у тебя шевелятся усы, – заметила девочка. – Они совсем белые.

– Белые. – отозвался Симха.

– А у девочек усов не бывает.

– Не бывает.

– А у моего брата есть, только они не белые, а чёрные.

– Ещё будут белые… Твой брат солдат, да?

– Солдат.

– Винтовка у него есть?

– Конечно!

– А камней, что на дороге, он боится?

– Ну, да! И он боится, и моя мама боится.

– Как же так, если у твоего брата есть винтовка?

– Мой брат говорит, что для нашей страны камни пострашнее винтовок.

– Так говорит твой брат?

– Да!

– Как же так?

– Не знаю, только мой брат думает так!

– А как думаешь ты?

– Я не думаю. Я убираю с дороги камни.

Симха снова улыбнулся.

– Тут их много!

– Много! – вздохнула девочка.

– Думаешь, они в этом ведёрке поместятся?

– Думаю, что нет!

В небе пролетел самолёт. Потом ещё два.

– Я с тобой! – сказал Симха. – Я тоже буду собирать с дороги нехорошие камни.

– Врёшь! – сказала девочка, недоверчиво взглянув на Симху – У тебя ведь нет ведёрка?

– Нет! – признался Симха. Он поднял голову, посмотрел на холм, над которым выступала верхушка мечети, и вдруг достал из кармана мобильник.

Поговорив с кем-то, он весело подмигнул девочке и сказал:

– Мы за тобой!..

…В жёлтом облаке пыли девочка не сразу разглядела телегу, которая под невообразимый грохот колёс вынырнула из-за угла деревянной синагоги и покатилась по дороге. Вместо лошади, телегу тащили за собой двое мужчин и три мальчика.

– Мы прибыли, лейтенант! – сказал мужчина с белой бородой и жёлтыми зубами.

– Народное, так сказать, ополчение! – добавил второй. У него были небритые щёки и полруки.

– Лея, привет! – хором прокричали три мальчика. Месяц назад они вместе с девочкой окончили первый класс.

Лея недоумённо посмотрела на Симху.

– Разве ты лейтенант? – спросила она.

– Лейтенант в запасе! – уточнил Симха.

– Надо же!

Симха покраснел, опустил голову и тоскливо проговорил:

– Ладно, сегодня веди насты!

– Вот это здорово! – захлопала в ладошки девочка – на телеге стояла огромная пустая бочка, в которой поселенцы когда-то хранили соленья.

Прикрыв за собой дверь, Габи подошёл к сидящей на диване женщине и объявил:

– Я вернулся!

– Вижу! – сказала женщина. На ней была розовая блузка и сиреневая юбка. – Что с того?

Габи молча наклонился и приподнял на женщине юбку.

– Оценил? – спросила женщина.

– Замечательные ноги, – заметил Габи. – и, наверно, не очень мои…

Женщина оправила юбку.

– Дурак ты, Габи, – сказала она, – если ты вернулся, то они снова очень твои. Только прежде я должна сильно ударить тебя в лицо…

Габи закрыл глаза.

Женщина ударила. Так сильно ударила, что Габи согнулся и разбитой губой прижался к коленям женщины.

Немного выждав, женщина поднялась с дивана, ушла в ванную комнату и, стоя под душем, подумала, что слишком легко простила Габи.

…Все эти месяцы, пока его не было с ней, она, чтобы «убить время» и «задушить» тоску, заставляла себя работать на фабрике по десять-двенадцать часов кряду, а придя домой, падала на диван и воспалёнными глазами глядела на экран телевизора, то и дело теряя нить увиденного. Потом, что-то поев, ложилась в кровать, и перед тем, как уснуть, долго плакала, проклиная всех без исключения мужчин…

Женщина заглянула в зеркало, сухим полотенцем провела по плечам, животу, бёдрам. «Глупые ноги и бессмысленные руки», – с горечью подумала она и, накинув на себя халатик, вернулась к дивану. В телевизоре говорили о падении японской йены.

– Видеть меня хотел? – спросила она.

– Очень! – сказал Габи и приоткрыл халатик.

– Тебя не было несколько месяцев…

– Я приходил во вторник, около семи вечера, – проговорил Габи, отойдя к окну.

– О чём ты? – женщине выключила телевизор. Ей вдруг показалось, что у Габи тоже бессмысленные руки. – Ты не приходил несколько месяцев подряд!

Габи задумчиво смотрел в окно.

– Ты должна знать, что я был у тебя во вторник, около семи вечера.

– Около семи?