Хилари Бойд - Четверги в парке

Джини покачала головой.

– Все это время… прошло сколько, пятьдесят лет? И ты никому ничего не сказал. Боже мой, Джордж, не знаю, что и думать, кроме одного – ты должен был мне все рассказать.

Они замолчали.

– Что произошло? Когда это закончилось? Ты видел его после этого?

Джордж вытянул ноги перед собой, моргнул пару раз.

– Это кончилось, когда умер папа. Мне исполнилось четырнадцать, и я уже был в Шербурне к тому времени, а мама вернулась жить в наш дом в Дорсете.

– Но вы виделись еще с ним? Если он был так близок с твоим отцом?

– Они переехали в Южную Африку. Думаю, мама встречалась с ними, когда они приезжали, но люди редко летали на самолетах в те времена. В любом случае мама, как ты знаешь, была самой необщительной женщиной на Земле. Все всегда удивлялись, что именно она, такая замкнутая, стала женой посла.

Джини всегда нравилась мать Джорджа Имоджен. Она была очаровательная, скромная, мягкая и спокойная, очень рассеянная, и для нее не было большего счастья, чем в одиночестве работать в своем прекрасном саду. Она умерла почти пятнадцать лет назад от осложнений после падения. Джордж был убит горем.

– А ей ты рассказал?

Джордж печально рассмеялся.

– Как ты себе это представляешь? Даже если бы она поверила мне, какой в этом смысл? Она бы только расстроилась.

– Наверное… но мне ты мог сказать. Разве ты не доверял мне?

Джордж взял ее за руку.

– Дело не в доверии. Я боялся потерять тебя.

– Потерять меня? Ты думал, я перестану любить тебя, потому что в детстве ты был жертвой насилия? Это же смешно.

– Может, для тебя это и смешно… да и мне теперь кажется глупым. Но в то время я еще сильно переживал из-за этого. Я думал об этом постоянно, каждый день и решил, что ты возненавидишь меня, потому что тоже будешь думать об этом, о том, как я с ним… но главное – мне было стыдно. И до сих пор стыдно.

Внезапно Джини охватила такая ярость, что ей захотелось ударить кого-нибудь. Она встала и принялась ходить по комнате, не зная, как совладать со своими эмоциями.

– Ты был так молод. Всего десять лет. Как ты справился с этим один? Ты, наверняка, даже не понимал, что происходит.

– Он превратил это в игру.

– Больной, больной… мерзавец.

Ей тяжело было представить себе этого мальчика – в кабинете, беспомощного, не знающего, как положить конец манипуляциям этого человека, его ежедневным удовольствиям.

– Видишь? – Джордж наблюдал за ней. – Разве не лучше было бы тебе не знать?

Джини подошла к кровати и горячо обняла его.

– Дело не в этом.

Она лежала в ванной и смотрела, как теплая вода ласкает ее грудь. Снова и снова в ее голове мелькал один и тот же образ – она видела фотографию мужа в школьной форме примерно в том возрасте: долговязый, застенчивый мальчик в блейзере «на вырост». Ей хотелось плакать о его украденном детстве и о себе тоже, потому что омерзительное преступление Стивена Экланда в конечном итоге разрушило ее брак. Джордж наконец объяснил, что случилось в тот день, больше десяти лет назад, когда он отказался от нее и переселился в отдельную комнату.

– Я обедал с Саймоном в «Примроуз Хилл», – начал Джордж. Джини видела, что даже рассказывать об этом ему невыносимо тяжело, хотя он так хотел сбросить это бремя с плеч. – И вдруг я услышал голос за одним из столиков. Я сразу узнал его; у него своеобразная манера разговаривать: быстро, многословно, всегда громогласно, будто он знал, что рассказывает что-то интересное, и отголоски южно-африканского детства в некоторых гласных – ошибиться невозможно. Я притворился, что меня тошнит, и пошел в уборную. Экланд последовал за мной. Ему было уже лет семьдесят, но, на мой взгляд, он совсем не изменился. Я правда думал, что меня стошнит. Он догнал меня у входа в туалет и повел себя так, будто ничего не было. Он спросил, как у меня дела, и признался, что очень рад видеть меня. Рассказал, что Кэролин умерла год назад, и теперь он очень скучает по ней. Я ничего не ответил, просто не мог рта открыть. Тут к нам подошел Саймон, он беспокоился за меня, и Экланд, как всегда беззастенчивый и наглый, стал рассказывать ему, как здорово мы проводили время, когда я был мальчиком, и как много значили для него мои визиты. Он сказал так: «Мы с тобой были особенными друзьями, правда, Джордж?» Так и сказал, Джини, «особенными друзьями»… представляешь, какое хладнокровие, какая беспардонность? Он посмотрел на меня… я съежился, белый, как бумага… и, конечно, он понял, что я никому ничего не сказал и не скажу.

Джини обняла его, все еще в своей синей пижаме, после самой длинной ночи в ее жизни, и поняла, что никогда не сможет стереть из его памяти эти воспоминания.

– Ты думал о нем… о том, что он сделал с тобой… когда мы занимались любовью? В этом все дело? – спросила она.

Джини заметила боль в его взгляде.

– И да и нет. Хотел бы я сказать, что нет, но не могу. Знаю, даже думать об этом ужасно. Многие годы мне удавалось отгонять от себя воспоминания как можно дальше, я научился сдерживать их… вроде. Иногда они наваливались на меня неожиданно, и я возвращался в прошлое, словно мне все еще десять лет, одиннадцать, – так я жил. Но в тот день, увидев его, я понял, что мне конец. Вряд ли мне удалось бы вечно избегать этого, и в ту ночь, когда мы с тобой лежали на кровати… он был там, между нами, самодовольно улыбался. Я запаниковал и сбежал. Мне следовало сразу же рассказать тебе, Джини, это было бы лучше для нас обоих, но я не мог.

– Тебе надо поговорить с юристом, затащить этого ублюдка в суд… по крайней мере, самому сходить к психологу.

Джордж покачал головой.

– Нет, не надо, пожалуйста. Я не смогу никому рассказать, никогда. Пожалуйста, не говори Шанти, я не перенесу этого, – взмолился он. – Все это так мерзко, что она обо мне подумает?

Джини содрогнулась. Она знала, что Шанти будет в шоке и примется жалеть его, но, конечно, ни одна дочь не должна мучиться от такой правды о своем отце.

– Конечно, только тебе решать, кому говорить. Но, пожалуйста, ты должен пойти к психологу. Ты рассказал мне, но это ничего не изменит, ты должен решить эту проблему с тем, кто разбирается в таких вещах, или это, то есть он будет преследовать тебя всю жизнь. Пожалуйста, Джордж… не надо больше секретов.

– Ты уверена, что он не выдумал все это, чтобы удержать тебя? – Рита уложила теннисную ракетку в чехол и застегнула молнию. Джини играла сегодня как одержимая, посылая мяч в самый край корта со страшной силой и с каждым ударом выплескивая очередной приступ ярости на то, что Экланд сделал с ее мужем.

Джини удивилась.

– Шутишь?

– Ну… – подруга пожала плечами, – не первый раз кто-то внезапно вспоминает что-то полезное.