Марк Миллз - В ожидании Догго

«Это подтверждает, что я поступила правильно».

«Смешно. Разве случалось, чтобы ты поступала неправильно?»

Я ждал ответа и, не дождавшись, начал сочинять следующее письмо.

– Что с вами?

Я поднял голову.

– Ничего.

– Вы что-то бормочете.

– Не имею такой привычки.

– Если будете продолжать так сильно лупить по клавишам, то расшибете клавиатуру.

Сдавшись, я показал ей переписку. Эди читала из-за моего плеча, положив ладони на спинку стула.

– Ох-ох, – проговорила она, закончив. – Совсем не слышно свадебных колоколов.

– И чья вина? Моя? Ее?

– Разве это имеет значение? Вы были грубы, а она холодна, как глина.

– В ней говорит дочь горшечницы.

Эди улыбнулась и вернулась к своему столу.

– Она хочет с вами встретиться.

– Кто?

– Горшечница.

– Думаете?

– Да. Только ума не приложу зачем.

В кабинет ворвался Догго с письмом в зубах. В последнее время он осмелел и свободно разгуливал по всему агентству. Сначала я решил, что письмо пес стянул у кого-то со стола. Но вслед за Догго на пороге появилась Анна.

– Получилось! А я всего-то и сказала: «Отнеси это Дэну».

Я удивился и был тронут:

– Он знает мое имя!

– Он знает, где лежат собачьи шоколадки, – заметила Эди.

– Ничего подобного! – возмутилась секретарша. – Мое имя он тоже знает. Проверьте!

Она отошла к дивану, и когда я произнес «Анна», Догго повернул к ней голову.

– Вот видите? Очень умный пес.

– Только прежде скрывал свой талант.

Догго по-прежнему держал письмо в зубах. Я выдал ему собачью шоколадку, затем повалил на пол.

– Ты моя умница, мой маленький Эйнштейн!

Мы немного повозились, он порычал, но по-доброму: мол, это я так, показать, что мне сейчас хорошо.

Дети Ральфа закончили семестр, и он повез их на каникулы на Мальорку, а держать оборону в агентстве оставил Тристана. Неглупый малый, но понятия не имел, как действует на окружающих. Неужели не слышал шушуканья в рядах подчиненных? По мнению некоторых, уж слишком распустил крылья, поспешив занять освобожденное Ральфом место. В нем появилась чванливость с налетом вкрадчивой льстивости. Когда мы с Эди вошли в его кабинет, он, изображая значимость, даже положил ноги на стол и читал какой-то документ.

– Нет покоя нечестивым. Вот, только что пришло.

Тристан подвинул нам бумаги через стол. Это оказалось описание продукта – долго несмываемой краски для волос.

– Умри, но не сейчас. Краски хватит надолго, – отшутился я.

– А что, неплохо, – встрепенулся Тристан. – Очень даже неплохо.

Своим замечанием он только показал, как мало разбирается в нашем деле. Во-первых, если речь идет о волосах, то «красители» больше не в моде – предполагают слишком грубое, химическое воздействие. Окрашивают ткань, а волосам меняют цвет. А во вторых, клиенту не понравится, если мы станем вызывать у потенциального покупателя ассоциации с худшим из фильмов «бондианы».

Когда я все это сказал, Тристан посмотрел на меня с обиженным видом.

– Это мой любимый фильм о Джеймсе Бонде.

– Правда?

Такого просто не могло быть. В фильме подвизалась Мадонна, не говоря уж об абсурдной путанице линий: прекрасно сложенный красавец Тоби Стивенс, то есть его герой Густав Грейвс, оказывается генетически измененным северокорейским злодеем из пролога.

– Нет, конечно, – согласился Тристан. – «Лицензия на убийство».

В моем рейтинге «бондианы» «Лицензия на убийство» стоит еще ниже, чем «Умри, но не сейчас». В этом, последнем, Бонд хотя бы делает то, что умеет лучше всего: спасает мир от очередного высокопоставленного психа. А в «Лицензии на убийство» Тимоти Далтон срывается с катушек и носится по Флориде, чтобы отомстить латиноамериканскому наркобарону.

– Похоже на плохое кино со Сталлоне, только с большим бюджетом.

– Не скажите, – вступилась за начальника Эди. – Там прекрасный пролог.

Она была права и явно знала ленты «бондианы».

– А ваш какой любимый фильм? – обратился я к ней, рассчитывая получить в ответ что-нибудь с Коннери: «Голдфингер» или «Из России с любовью».

– «Казино Рояль».

Хороший выбор. Первый выход Дэниела Крэйга в качестве агента 007 и до сих пор его лучшая роль. Мы с Эди наперебой цитировали фразы из сцены в поезде, где Бонд знакомится с Уэспер Линд, когда Тристан раздраженно прервал спор и отпустил нас. Но меня попросил на минуту задержаться.

Тристан хотел поговорить об обеде, которым я собирался угостить его на прошлой неделе, но тогда он отказался, поскольку в то самое время, вероятно, трахал Эди в каком-нибудь маленьком отельчике неподалеку от вокзала «Виктория». Мы наметили обед на следующий вторник. Но это не все, чего он от меня хотел. Ему требовался совет. Я слышал от Эди, что Тристан пишет на стороне книгу. Она, однако, не сказала, что эта работа, как сообщил мне теперь автор, «перевернет практику менеджмента с ног на голову». Но еще сильнее заинтересовало ее замечание, что Тристана воодушевило на труд учение Монтеня.

– Монтеня?

– Французского философа.

Я знаю, кто такой Монтень. В университете меня заставляли читать его «Опыты» – они мне понравились. Но у меня нет ни малейших сомнений, что философу нечего было сказать по поводу управленческих капиталистических структур хотя бы потому, что он жил в докапиталистическом шестнадцатом веке.

– Такой книге требуется завлекаловка, УТП, [5]и я остановился на Монтене.

– Почему?

– Он скептик, а многие из моих теорий… – Тристан подыскивал слово.

– Скептические?

– Сейчас, сейчас… Только не надо хохмить.

Сказать «теории» было явным преувеличением. Насколько я понимаю, у него имелась всего одна: пресытившийся управленец порождает инерцию и застой системы, поскольку для того, чтобы содержать в порядке то, чем руководишь, необходимо сомневаться и отметать ненужное. Какой от сотрудника толк, если он соглашается со всем, что попадает к нему на стол? Работа теряет смысл, и его можно прогнать, сэкономив деньги на зарплате.

Интересная мысль, даже если она подозрительно напоминает закон Паркинсона. И еще: она базируется на основополагающем предположении, что любая идея хороша и должна беспрепятственно достигать самого верха управленческой структуры. Я же считаю, что на организационных ступенях успешно отметается вся муть, способная поставить бизнес на колени. Но Тристану я ничего не сказал. Чтобы выстроить свои гипотезы, разумеется, запасся аргументами и тщательно отобрал примеры.

– Как будет лучше: контрменеджмент или антименеджмент?

– Простите?

– Для заглавия.

Я задумался.

– Анти-, пожалуй, резковато. Контрменеджмент предполагает позитивный процесс… как если бы на дереве отсекались засохшие ветви.