Нильс Хаген - Московские истории

– Милая, – растерялся я. – Сейчас не получится… мне надо на работу… у нас сегодня встреча с аудиторами…

И снова моя милая Арита исчезла, а на ее месте возник хомо беременнус.

– А-а, тебе уже стыдно со мной куда-то выйти? Я толстая, да? Страшная? Ур-р-родина?! Ну и вали на свою работу! И трахайся там с секретаршами, кобель датский! Давай, давай, чё сидишь?! Вали!!

Потом, в последующие дни, таких приступов было еще много. Всё, буквально всё, что казалось искаженному сознанию Ариты противоречащим ее мыслям и желаниям, тут же выливалось в истерики. Повод мог быть самым ничтожным, например мой приезд с работы на пятнадцать минут раньше обычного, – и на меня обрушивался самум, в центре которого размахивала руками разъяренная Арита, уверенная, что я приехал раньше потому, что «у секретутки критические дни».

В редкие моменты успокоения она плакала и просила меня потерпеть – врач сказал, что это постепенно пройдет, как только плод начнет расти. Я и сам понимал, что рано или поздно все закончится, поэтому просто обнимал ее и шептал в ухо всякие нежности.

Мне, повторюсь, было безумно жалко Ариту. И я очень страдал от того, что не могу перевалить на свои плечи хотя бы часть тех испытаний, которые выпали на ее долю. Я искренне переживал от того, что мужчины не могут рожать! Потому что это жестоко – так терзать одних только женщин. Именно в тот период я постиг смысл русского слова «вымучить». Арита вымучивала нашего ребенка. А я? Я просто терпел. Это было несправедливо.

Постепенно эмоций стало меньше, психозы угасли, как осенние костры. Арита полностью охладела к постельным желаниям и набросилась на еду. Теперь ее больше не смущали черные официанты, которые «не так смотрят», – ее интересовали размеры порций и вкус блюд.

Господи, как она ела! Двумя руками, наплевав на правила и этикет, Арита впихивала в себя мясо, рыбу, пирожные, фрукты, каши и супы. Она могла одновременно есть арбуз, сельдь, эклер и мраморную говядину, запивая все это молочным коктейлем.

Наш холодильник превратился в пещеру Лукулла. Он под завязку был забит всевозможной снедью – на третьем месяце Арита полюбила есть по ночам. И практически каждую ночь выяснялось, что, несмотря на огромный ассортимент продуктов, чего-то не хватает и именно вот это «чего-то» ей сейчас хочется больше всего на свете.

Я брал ключи и ехал по «Азбукам вкуса». Причем – это могла быть как банальная манная каша, так и вареные раки. А вы пробовали найти в Москве в три часа ночи раков? Попробуйте. Это весьма интересное времяпрепровождение, особенно если в семь утра вам нужно просыпаться и ехать на работу. Продавщицы узнавали меня и ободряюще улыбались, помогая упаковывать пакеты с едой:

– Держитесь! Это закончится…

Я терпел, штудировал Экклезиаста и повторял про себя, как мантру: «Все проходит, пройдет и это». И действительно – к пятому месяцу гастрономический угар у Ариты прошел. Она стала точно такой, какой представляла себя в самом начале беременности, – с пятнами на щеках, с животом и разбухшей грудью. Мне это казалось невероятно милым и трогательным – она походила теперь на какого-то зверька из японской манги, на Тоторо или покемона, но Арита, а точнее, живущий в ней хомо беременнус, естественно, считала иначе. Началась борьба за красоту.

Жидкость для отбеливания щек на основе свинца я вылил в унитаз, несмотря на протесты и стоны Ариты, после чего был заклеймен как «узурпатор и самодур». Она собралась даже уехать к маме в ее родной городок Тогучин Новосибирской области, «потому что меня тут никто не понимает», пришлось подарить ей весь ряд продукции «Диор», и она осталась.

Справедливости ради, «косметический период» продлился недолго – ему на смену пришла «эзотерическая эпоха». Арита прочитала то ли статью, то ли книгу о том, что формирование личности человека начинается не с рождения, а практически с зачатия, накупила каких-то сомнительных книжонок на эту тему – и сани понеслись под гору.

– Нильс!!! Мы опоздали на целых пять месяцев! – почти кричал мой ненаглядный хомо беременнус. – Надо наверстывать!

– Что наверстывать? – спросил я, отрываясь от квартальных отчетов.

– Прежде всего нужно установить канал связи между нашим малышом и ноосферой, – заявила Арита, тыча пальчиком в какую-то брошюрку, напечатанную на дешевой серой бумаге. Я тут же про себя решил, что выброшу ее, как только Арита уснет. – Вот смотри, необходимо провести обряд посвящения Великому Разуму Вселенной… Видишь, тут схема пентакля, который нужно нарисовать на животе. Рисовать будешь ты!

– Почему я? – оторопело спросил я, глядя на фотографию в брошюрке. Там был изображен шар, весь исчерканный черными загогулинами.

На мгновение мне сделалось дурно, но тут на ум пришло высказывание Экклезиаста: «Суета сует, – сказал Проповедующий, – суета сует: всё суета. Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем? Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек. Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает, чтобы там опять взойти; бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своем ветер, и на круги своя возвращается ветер; бегут все реки в море, – а море не переполнится, к месту, куда реки бегут, – туда они продолжают бежать. Всё – одна маета, и никто рассказать не умеет, – глядят, не пресытятся очи, слушают, не переполнятся уши». Эти строки придали мне уверенности.

– Чем его рисуют?

– Вообще-то надо рисовать кровью белого петуха, но тут написано, что можно и красной гуашью, – завороженно произнесла Арита, вчитываясь в книжонку. – И свечи, обязательно нужно десять свечей… А еще…

В этот момент я вдруг понял, что нужно сделать, чтобы минимизировать урон от очередного «пунктика» хомо беременнус.

Я вспомнил о Прозерпине.

Эта странная женщина, фактически уже почтенная матрона, работала у нас в банке делопроизводителем по скользящему графику «день через два». Звали ее, конечно, вовсе не Прозерпина, а вполне тривиально: Людмила Петровна Лагутина. Прозерпиной она была в свободное от работы время. Дело в том, что Людмила Петровна с детства увлекалась астрологией, эзотерикой, экстрасенсорикой и прочей хиромантией. И, судя по всему, достигла в этих областях определенных результатов, потому что ее несколько раз приглашали на телевидение в качестве эксперта в разнообразные передачи вроде «Битвы экстрасенсов», а у дверей банка вечером нередко можно было увидеть какую-нибудь тетушку или женщину с заплаканными глазами, явившуюся на встречу с Прозерпиной, чтобы узнать судьбу или отвадить своего благоверного от выпивки или походов налево.

Людмила Петровна помогала всем, причем, как я понимаю, весьма успешно и совсем не бесплатно. Я, естественно, отдаю себе отчет, что все это – мракобесие, «новое средневековье» и лженаучный бред, но, если люди хотят во что-то верить, они со временем проникаются осознанием того, что объект их веры – истинный. И уже не важно, о чем идет речь – о Приапе, Священном древе, Макаронном монстре или Ктулху.