Питер Дарман - Парфянин. Испытание смертью

– Ей бы надо было держать рот на замке.

Галлия обиделась на это замечание в адрес ее подруги:

– Почему это? Разве мы не имеем права знать, что произошло с нашими друзьями? Кое-кто из нас был со Спартаком дольше, чем ты!

Я не обратил внимания на этот укол.

– Нам будет нелегко пробиться сквозь укрепления римлян. Но даже если это получится, что тогда? Куда пойдет наше войско? Мы окажемся в том же положении, с которого начали много месяцев назад, но в гораздо более серьезной ситуации. Надо было нам уходить за Альпы, когда была такая возможность!

– Но мы не ушли, так что нет смысла сотрясать теперь воздух по этому поводу.

– Я же знал, что все кончится именно так! – продолжал я. – Мы были так близко к свободе, а вместо того, чтобы воспользоваться этим шансом, позволили себе поддаться иллюзиям и самообману, что можем свободно, по собственному желанию разгуливать по всей Италии! И вот чем это кончилось!

– Почему бы тебе не вылить это свое раздражение на римлян, а не на меня? – осведомилась она.

– Ты что же, полагаешь, что это предмет для шуток? Это ведь моей коннице придется проливать кровь, чтобы спасти положение!

– Я полагала, что это конница Спартака. Ты ведь ему служишь, не так ли?

– Что? Да, конечно, но мне досадно, что приходится жертвовать людьми, чтобы вывести войско из скверного положения, в которое оно не должно было попадать! Этого безмозглого идиота Афрания следовало бы привлечь к ответственности за некомпетентность!

– Не имеет смысла все это обсуждать, Пакор.

– Нет, имеет прямой смысл! – резко возразил я. – Ты ничего не понимаешь. Это я собрал и создал эту конницу, а теперь должен бросить ее в атаку на укрепления?! Это неправильно!

Она рассмеялась.

– Неправильно? Это что, снова выступает твое чувство чести? А разве было бы правильно бросить их там, где они сидят, чтобы они подохли с голоду или оказались перебиты римлянами?

– Конечно, нет. Я говорю лишь, что ночная атака на укрепления – неподходящая задача для конницы. Конники не умеют тайно подкрадываться к врагу, как банда убийц!

– Вот, значит, в чем дело!

– В чем именно?

– В том, что ты предпочитаешь сражаться при свете дня, когда все могут видеть твое гордое знамя и твоих всадников на их конях, чтобы плащи развевались у них на плечах, когда они мчатся навстречу славе!

– Не говори глупостей! – резко бросил я.

– Для тебя это все игра, не так ли? Одно лишь состязание в погоне за честью и славой. До сего времени ты был в нашем войске яркой сияющей звездой. Пакор, победитель! Воин, которого знают и боятся все враги, известный как «Парфянин». Может, даже более знаменитый, чем сам Спартак! А вот теперь твоя честь требует от тебя заняться делом, которое тебя совсем не интересует.

– Спартак свалял дурака и в результате угодил в ловушку!

Она подошла совсем близко ко мне, так что между нашими лицами осталась всего пара дюймов.

– Сам ты дурак, Пакор! Он – великий человек, сильная личность, он сумел объединить тысячи человек и повести их за собой! Он дал тебе все, о чем ты только мог мечтать. Он даже сказал мне, что ты прекрасный человек, хотя лично я думала иначе. Не вынуждай меня переменить свое мнение о тебе!

Я пришел в ужас при одной только мысли ее потерять. Я посмотрел ей в глаза:

– Извини меня, я, кажется, несколько поторопился с суждениями. Конечно, я никогда не брошу Спартака. Это, наверное, холод мне мозги затуманил.

Выражение ее лица, только что напряженное и злое, немного смягчилось.

– Я знаю, что ты все сделаешь правильно. И не злись на Афрания. В конце концов, он всего лишь хочет быть похожим на тебя.

Я засмеялся:

– Подозреваю, что он не слишком меня любит.

– Возможно, но он стремится стать таким же победоносным командиром, как ты, чтобы и его все прославляли как великого воина.

Я пожал плечами:

– Я вовсе не великий воин.

Она чуть откинула голову назад, словно рассматривая меня.

– Спартак считает тебя таковым, да и Каст с Акмоном тоже, а последний – крайне суровый судья. Вот я и надеюсь, что ты не станешь доказывать обратное.

Я возликовал:

– Они и впрямь так говорили?

– Возможно, для великого воина не будет слишком трудной задачей организовать ночную атаку конницы на римские укрепления.

Я улыбнулся. Опять она меня перехитрила. Пришлось признать поражение:

– Возможно, не будет.

Как и я, Галлия куталась в плащ, а на голове у нее была войлочная шапочка. Волосы она заплела в толстую косу.

– Холодно, верно?

– Ветер дует с севера, скоро он принесет сюда снег.

– И станет еще печальнее.

Меня всегда поражало то, что, как бы ни была плоха сложившаяся ситуация, всегда можно было найти кого-то, кто взял бы на себя самую опасную задачу, если, конечно, заплатить за это требуемую цену. Так произошло и в данном случае. Годарз нашел способ переправиться в Регий, и нашел он его в грязном и бедном рыбачьем селении на берегу Ионического моря, где лачуги жителей прилепились к горным отрогам, которые стеной поднимались над морем. Он наткнулся здесь на владельца рыбачьего суденышка по имени Кунобар, который за горсть золотых монет взялся провезти меня вдоль берега в Регий, а потом вернуть назад. Годарз посетил это селение в одиночку и пообщался там с местными жителями. Себя он выдал за отчаявшегося торговца с Сицилии, чей смертельно больной брат застрял в Регии и чьим единственным желанием было переправить туда своего племянника, то есть меня, чтобы брат в последний раз увиделся с сыном. Человек двадцать, что выслушали эту его историю, никакого интереса не проявили, пока он не достал свой кожаный кошель и не продемонстрировал им его содержимое.

Так и случилось, что сейчас я сидел в вонючей рыбацкой лодке, которая, раскачиваясь, продвигалась вдоль берега среди белопенных волн, поднимаемых холодным северным ветром, который наполнял единственный грязно-серый парус нашего суденышка. Кунобар сидел на корме, удерживая румпель, а юноша лет восемнадцати – его сын, как я понял, – вычерпывал из лодки морскую воду, бросая при этом на меня осторожные взгляды. Кунобар был грязен и весь во вшах. Кажется, он всю жизнь провел на море. Руки у него были жутко мозолистые, под ногтями черным-черно, он часто сплевывал, а его зубы совсем сгнили. Его лодка была футов пятнадцати длиной и пяти шириной и имела осадку в четыре фута. Она представляла собой каркас из дубовых шпангоутов, обшитых кедровыми досками, и вся конструкция соединялась деревянными шипами и шпильками. Судя по разному цвету досок, я решил, что некоторые из них раньше использовались в других конструкциях.

Мы вышли в море сразу после утренней зари, когда море было спокойным, но через час после отплытия ветер набрал силу, увеличив нашу скорость и усилив мои мучения, поскольку лодку валяло и раскачивало на расходившихся волнах. А Кунобар был доволен.