Питер Дарман - Парфянин. Испытание смертью

– Это ведь очень большой город, Спартак, – заметил я.

– Я знаю. Но Красс, по всей вероятности, оголил его, забрав оттуда много воинов, когда формировал свое войско. Кроме того, он такого хода совершенно не ожидает. Если мы возьмем Рим, то освободим в городе сотни тысяч рабов. Если нам это удастся, то победа эхом разнесется по всей Римской империи и потрясет ее до основания, может, даже станет для нее смертельным ударом.

Я не понял, кого Спартак пытался убедить, меня или самого себя, и ничего ему на это не сказал. Пусть так оно и будет: мы пробьемся через оборонительные укрепления Красса, двинемся на север, затем возьмем сам Рим. Первой моей мыслью было, что это безумный план, но ведь Спартак до сего момента ни разу не терпел поражений, наоборот, он разгромил все войска, посланные против него. Так почему бы ему не одержать еще одну победу? Эти мысли так и крутились у меня в голове, когда мы все – Спартак, Акмон, Каст и я – отправились осматривать римские укрепления. Они располагались в десяти милях к северу от Регия и оказались точно такими, как их описывал Годарз – земляная насыпь с деревянным частоколом из заостренных столбов поверху и с заостренными кольями, вкопанными в вал под углом в нашу сторону. Частокол был усилен деревянными сторожевыми башнями, возведенными через каждые сто футов; башни были футов на двадцать футов выше верхушек частокола, и каждая из них имела по три боевых платформы. На верхней платформе каждой башни стояло по двое часовых. Краем глаза я видел одинокий крест перед римскими укреплениями – на нем был распят центурион, которого захватили в плен. Его тело клевала одинокая ворона. Я содрогнулся и вознес про себя молитву Шамашу, чтоб он избавил меня от подобной смерти. Ветер дул по-прежнему, его ледяные порывы прилетали с севера и несли снежинки, которые пролетали мимо нас, пока мы рассматривали римские укрепления.

– Немало крови будет пролито, пока мы пробьемся через эту оборону, – сказал Спартак. – Пока мы доберемся до этих кольев, их баллисты, установленные на башнях, все время будет по нам стрелять, а пока будем прорубаться сквозь колья, они будут расстреливать нас из луков и с башен, и с платформ на стенах палисада. А потом нам придется перебираться через рвы – мы заполним их связками прутьев и веток. И все это время будем оставаться под обстрелом. А они еще и пращников поставят на башни, и те тоже нанесут нам дополнительные потери. Потом придется штурмовать земляной вал и попытаться пробиться через деревянную стену, а к этому времени в нас уже будет лететь одна туча дротиков за другой.

– Ключ к успеху – это ты, Пакор! Римляне не будут ожидать удара с тыла, тем более атаки конницы. Все взгляды будут прикованы к югу, и когда твои всадники появятся у них в тылу, начнется паника, а когда римлянами завладеет страх и неуверенность в себе, мы прорвемся сквозь их оборону. Если же нет, то погибнем. Вот так, очень просто.

Я подумал о тех, кто пойдет в первых рядах атакующих, кому придется добраться до римских укреплений и попытаться пробиться сквозь заграждения из острых кольев, потом перебраться через рвы и взобраться на земляной вал с частоколом наверху. Они понесут жуткие потери.

– Кто возглавит эту атаку, господин?

– Я, конечно. А вместе со мной пойдут этот юный идиот Афраний и его испанцы. В конце концов, справедливо, чтобы человек, ради которого и были возведены все эти укрепления, шел в первом ряду тех, кто намерен их разрушить.

– А где же наш испанский приятель? – спросил я.

– Я послал его к восточному берегу, чтобы он произвел там как можно больше шуму перед римскими позициями. Пусть они думают, что мы будем наступать именно там, а не здесь, к северу от Регия.

– Ты тут погибнешь, – сказал Акмон. – Это самоубийство – атаковать здесь!

Спартак посмотрел на небо, которое все было по-прежнему заполнено крутящимися мелкими крупинками снега.

– Может, и нет. Мы атакуем ночью, и, надеюсь, нам поможет погода.

– Погода? – Акмон мрачно засмеялся. – Насколько можно судить, она будет спокойная и ясная, и все окрестности окажутся залиты лунным светом.

– Когда начинаем штурм, Спартак? – спросил Каст.

– Через три дня. Это даст Пакору время вывести конницу на нужные позиции.

В тот вечер я ужинал со Спартаком и Клавдией, перед этим приняв ванну в губернаторском доме и убедившись, что Кунобар со своей лодкой по-прежнему стоит в порту. Да, он был там и радовался гостеприимству сомнительной таверны, которую реквизировал отряд фракийцев. Хотя войско заняло весь Регий, дисциплина по-прежнему поддерживалась безупречная – ни грабежей, ни бессмысленных разрушений не было. Надо отдать должное требовательности Спартака: несмотря на нынешние затруднения и опасности, в войске все так же сохранялась сплоченность и поддерживался порядок.

– Каждый воин по-прежнему помнит, что наилучший для него шанс остаться в живых – это оставаться в войске. Я виноват в том, что доверился тому пирату, но тогда у нас не было иного выбора. Теперь же, когда эта возможность исчезла, наша единственная надежда – это взять Рим.

Клавдия молчала, избегая смотреть мне в глаза. Неужели она уже поняла, что наше предприятие обречено на провал? Спартак перехватил мой взгляд, брошенный на нее.

– Клавдия считает, что я сошел с ума, если решил снова идти на север. А ты что думаешь, Пакор? Говори откровенно.

– Ты никогда нас не подводил, господин, – ответил я.

– Очень дипломатичный ответ, – заметила Клавдия, поднимая глаза и улыбаясь мне. – Но это не ответ.

Я покраснел.

– Мы никогда еще не терпели поражений, так почему теперь должно быть иначе?

– Действительно, почему?! – резко бросила она. – Если не говорить о том, что римские войска уже заполнили всю Италию и идут сюда. И в конечном итоге зажмут нас здесь и уничтожат.

– Так это ты теперь командуешь нашим войском, любовь моя? – раздраженно осведомился Спартак. – И что, по-твоему, я должен теперь делать?

– То, что тебе нужно было сделать давным-давно, когда мы были рядом с Альпами.

– Мы это уже обсуждали, – возразил он. Мне было крайне неудобно слушать их спор. – Не мог же я тогда покинуть войско, все хотели, чтобы я возглавлял их!

– Нет, – возразила она. – Это все твое тщеславие, то, что ты больше всего презираешь в римлянах, это оно поманило тебя перспективой новых славных побед, помахало ею у тебя перед носом, и ты, как избалованный ребенок, подкупленный новой игрушкой, от которой не мог отказаться, пошел у него на поводу! И теперь мы заперты, как свиньи в загоне!

Спартак вскочил на ноги и швырнул чашу в сторону.

– Хватит! Не смей со мной так говорить! Я знаю, что делаю!

Глаза у Клавдии горели, и хоть она и сохраняла ледяное спокойствие, но ее слова жалили Спартака как стрелы.