Сара Райнер - Другой день, другая ночь

– Я буду над этим работать.

Так и случилось. Постепенно Эбби поняла: Каллум не в состоянии постичь смысл даже простейших метафор, и в будущем, по всей вероятности, ничего не изменится. Она научилась тщательно обдумывать слова; никогда не говорила Каллуму, что «надорвала от смеха живот» или что ее «распирает от гордости» за него. Ее указания никогда не бывали расплывчатыми. Вместо «повесь пальто» она говорила: «Каллум, пальто на вешалку», и просила сиделок поступать точно так же.

– Нам никогда его не вылечить, – сказала она год спустя, когда Гленн, казалось, еще злился и горевал. – Надо смириться.

Однако муж никак не хотел это принять, и в конце концов они отдалились друг от друга.

Как будто разошлись наши с ним стратегии ведения войны, думает Эбби. Гленн, затаившись, сидел в окопе. Я бросилась в решительную атаку. И вот итог: из-за того, что мы отреагировали так по-разному, мы перестали быть парой. В этом заключается настоящая трагедия, а вовсе не в том, что у Каллума аутизм.

Шаги наверху прерывают течение мыслей; Гленн вновь наотрез отказался действовать с ней сообща.

Эбби вытирает руки и идет в гостиную.

– Если папа не будет с тобой играть, поиграю я.

Быть с сыном – все равно, что пилотировать неуправляемый самолет, но сегодня он слушается руля, и вскоре она уже сидит рядом с ним на ковре, скрестив ноги.

– Ты мой забияка, – улыбается Эбби. – Ну что, поиграем? Пу-у-у-х. – Она наклоняется вперед и дует ему в лицо.

– Пу-у-у-х, – повторяет Каллум и тоже дует.

Эбби радостно хлопает в ладоши.

– Молодец!

Она еще раз произносит звук, и от дуновения у сына взлетает вверх челка. Он вновь повторяет за ней. Затем они делают это в третий раз.

– Просто не верю. – Она смеется от восторга. – Ты произносишь звук «п»!

Ей так хочется позвать Гленна и поделиться радостью, однако Каллум вдруг прекращает дуть и встает на коленки.

С него уже достаточно, разочарованно думает Эбби. Он будто понимает, что доставил мне удовольствие. Она готовится бежать за ним, но он бросается к ней, как щенок за соском, крепко обнимает, кладет голову ей на живот и затихает, свернувшись калачиком.

Эбби смотрит на сына, и сердце переполняет нежность.

– Какой же ты необыкновенный, малыш, сколько всего тебе приходится превозмогать. Каждый день вокруг множество новых людей и мест, а ведь ты даже не можешь сказать, чего тебе хочется. Мир такой пугающий, но тебе удается преодолевать свой путь со смехом, озорством и улыбками.

Она замолкает и слушает.

Даже звуки, которые издает Каллум, прекрасны. Его довольное сопение пробуждает больше чувств, чем речь.

Следующий день недели – воскресенье, и Карен с матерью собираются в Уэртинг навестить отца.

– Боюсь, Джордж еще в постели, – говорит сиделка. – Наотрез отказался вставать.

– Не беспокойтесь, мы его поднимем, – отвечает Ширли, снимая твидовое пальто.

– Они обязаны были поднять его, мама, – шепчет Карен по пути в палату.

– Наверное, по воскресеньям не хватает персонала.

Нет, это потому, что с ним трудно, думает Карен.

Они стучат в дверь и, не дождавшись ответа, входят. Джордж спит крепким сном.

– Им следовало открыть жалюзи, чтобы он проснулся, – ворчит Карен и идет прямиком к окну.

Ширли присаживается на край кровати. Матрац скрипит.

– Джордж, дорогой. Пора вставать.

– Уходите! – Джордж поворачивает голову посмотреть, откуда льется свет. – И закройте окно!

Карен садится рядом с матерью. Не мешало бы его побрить, замечает она. Седая щетина скоро станет бородой.

– Папа, уже почти полдень.

Конечно, ничего хорошего, что ему позволяют лежать в постели так долго, забыв о режиме и физических упражнениях. К тому же это бессердечно – оставлять человека в одиночестве на весь день. Даже к собакам люди относятся лучше.

– Ты кто? – Не дожидаясь ответа, Джордж переворачивается на бок спиной к ним.

– Я Карен. Твоя дочь.

На секунду у нее возникает желание признать поражение, как это сделали сиделки, и уйти. Выпить с мамой где-нибудь чашечку чая и погулять – Молли с Люком она на несколько часов отвезла в Брайтон к брату Саймона Алану и его жене. Погода стоит солнечная, хоть и прохладно. Однако чувство долга сильнее.

– Давай помогу тебе встать, папа, – говорит она, осторожно откидывая одеяло.

Джордж натягивает его обратно и раздраженно бросает:

– Мне плохо! Пошла вон!

– Дорогой…

Ширли возмущенно качает головой. Они с Карен не понимают, как ему плохо, твердит Джордж каждое утро. Поэтому Ширли принимается утешать и задабривать мужа, пока, наконец, он не отпускает одеяло.

Карен тотчас использует шанс:

– Хочешь пить, папа? Налить воды? Ты сразу взбодришься…

Она наливает воды в стакан из кувшина на прикроватной тумбочке.

С сердитым видом он приподнимается и делает глоток. Ширли поправляет подушки, и вместе с Карен они усаживают его в кровати.

– Может, повернешься и свесишь ноги? – предлагает Ширли. – Наденем носки и тапки.

– Не хочу вставать! – заявляет Джордж. – Ты кто? И кто эта женщина? – Он показывает пальцем на Карен. – Ты толстая.

На оскорбление Карен почти не обращает внимания, ей хочется разреветься от того, что отец ее не узнает. Похоже, он не помнит, кто она такая, еще с тех пор, как они с Ширли уехали из Португалии. Его разум – как слетевшая велосипедная цепь, а смена обстановки лишь все усугубляет. Рассеянность служит тому подтверждением, однако Карен не желает лишний раз напоминать об этом матери. У Ширли и без того достаточно забот.

– Что это? – Он указывает на тапки, которые Ширли кладет на пол у его отекших ног. – Это для кого?

В последнее время в его голове все чаще возникает путаница. Перед тем, как что-то сделать, приходится все объяснять – и не по одному разу. Одевать его – изматывающее испытание для любого, кто в этом участвует, а уж уговорить принять душ или погулять в саду – и подавно. За территорию дома престарелых он выйти не отваживается. Просто не хочет, и Карен с Ширли перестали настаивать. На людях с ним особенно сложно. Он легко оскорбляет прохожих выкриками: «Что за мочалка у тебя на голове?», «Фу, какая невоспитанная официантка!», «Ты зачем напялил эти странные штаны?» Такая наблюдательность причиняет страдания окружающим. К тому же иногда он становится агрессивным, почти буйным.

Полчаса спустя Джордж одет и стоит на ногах. Еще десять минут уходит на то, чтобы вывести его в ходунках в общий холл, где они усаживаются втроем и пьют жидкий чай. Из всей троицы только двое точно знают, кто они есть на самом деле.

В садовом сарайчике Майкл слышит осторожный стук в дверь: Крисси принесла ему кофе.

– Подумала, что это тебя согреет.