Максим Бутченко - Художник войны

– А-а-а. У-у-у. Я… Ты… Домой! – наконец-то выговорил военный комендант и плюхнулся на почву. Лежа на земле, он изредка поглядывал назад, где открывалось черное жерло уходящей вниз выработки. И, казалось, там расплылся мрак настоящей преисподней.

В густых кустах двое зашуршали, осторожно передвигаясь по лесопосадке. Вдалеке громыхали взрывы, коротко, как цепной пес, гавкал пулемет. На грунтовке дымился подбитый БТР, словно распластавшийся дракон, испускал черные клубы дыма. Прямые тополя возле дороги, прикрывались листьями от дыма, но тщетно – темная гарь поднималась вверх, преломляя лучи нестерпимо яркого солнца, застывшего свидетелем боя в зените.

– Батя, что делать будем? – обратился совсем молоденький солдат, с повязанной на рукаве георгиевской ленточкой, к своему пожилому напарнику.

Оба лежали в «зеленке», бой почти закончился, их рота попала в засаду «укров», почти все погибли, несколько человек разбежались. Командир убит. Вся бронетехника выведена из строя.

Батя – плотный мужик, с большими руками, обнимал свой АК и щурился в косматую зелень. Когда он хотел сказать «Сынок, это капец», сзади послышался шорох. Оба встрепенулись, младший по-мальчишески зажал в руке гранату. До того, как ветви кустов распахнулись, грубоватый голос тихо сказал: «Мужики, это я, Антон, позывной Художник».

Спустя десять секунд к лежащим в прогалине двоим бойцам «ополчения», присоединился третий. Камуфляжная куртка Антона в нескольких местах обгорела, на ноге зияла десятисантиметровая легкая рана, пуля вскользь задела бедро, на лбу кровоточила от удара при взрыве неровными краями рана. Но на его лице, обляпанном грязью, землей, копотью и еще бог знает чем, сияла широкая улыбка.

– Что мужики, выжили? Не такие уж и меткие эти фашисты? – как-то радостно задал Антон вопрос, посмотрев на перепуганных до смерти товарищей.

– Тебе, Художник, только скалиться, небось на гражданке только баб голых малевал, а теперь в войнушки играешь? – Батя искоса посмотрел на подошедшего бойца, но тот не ответил.

Антон приметил сквозь листья человеческую фигуру. Приложил пальцы к губам, показал в ту сторону. Осторожно пригнувшись, посеменил по узкой тропинке между зарослями кустов. Остальные пошли с другой стороны. Подойдя метров на 10, скрытый лохматой зеленью, Антон увидел, что это боец одного из добровольческих украинских батальонов. Видно, он подумал, что бой закончился и не осталось никого, пошел отлить. Теперь беззаботно прогуливался по лесопосадке или просто осматривал территорию. Украинский солдат проходил мимо кустов, где засел «ополченец», оказался спиной к нему. Выскочив из зарослей, Антон со всей силы ударил добровольца прикладом по голове. Солдат упал без сознания лицом в траву.

Осторожно подойдя к врагу, Антон перевернул тело украинского добровольца. Перед ним лежал Николай Николаев. Тот, которого он спас в шахте, «отбив» от «траллеи». Не веря своим глазам, Неделков присмотрелся – да, действительно, его бывший шахтный товарищ.

Тогда после удара током и благополучным исходом они сдружились. Когда смены пересекались, часто ехали домой вместе, он ему рассказывал о своих картинах, а Николай – о детишках, семье, чудесной жене. Они жили уже вместе четырнадцать лет и, как говорил, если ссорятся, то только выясняя, кто больше любит. Антон немного завидовал коллеге, пару раз бывало, такое, что жена Николая с детьми подходили на остановку «папу встречать». Это картина, казалось, срисована с эпизодов советского кино об идеальной семье.

Один раз Антон привел Николая к себе домой, показывал ему картину с его изображением.

– Как – это я? Никто так еще четко не передавал мое душевное, – восхищался Коля.

– В тебе есть вдумчивость, понимаешь, какая-то глубина общих мазков лица, откуда-то из глубин человеческого естества, – объяснял Антон.

И теперь его бывший друг оказался нынешним врагом. Неделков подозвал «ополченцев». Вместе они связали Николаева и кое-как волоком дотащили до небольшой деревянной будки – что-то вроде дачного загородного домика. Обычно огородники в нем хранят инструменты или какой-то минимальный набор вещей – стол, шкаф, шифоньер. Солдаты взломали дверь и попали внутрь.

Для начала они подвесили добровольца под потолком и уселись решать, что с ним делать. До базы далековато, на чем его тащить – вопрос, а отпускать на волю – об этом даже и речь не идет. Батя рассказал, что Николай Николаев – боец добровольческого батальона «Донбасс». Этот батальон покрошил немало «ополченцев», периодически делал вылазки, громил технику российских бригад и армии «Новороссии». Весь батальон – русскоязычный, набранный из местных украинских патриотов. Это сильно задевало руководство ДНР и ЛНР, которые вещали, что все население донбасского региона встало против «хунты».

Посоветовавшись, троица решила, что младший с Батей пойдут за подмогой и транспортом, а Антон постережёт пленного. Так и сделали. «Ополченцы» ушли, оставили бывших товарищей наедине. Николай висел под потолком, во рту кляп. Антон сел на старый красный диван, который недовольно замычал еще упругими пружинами.

Он осмотрел комнату – лопаты, измазанные землей, тяпка, ведро, зеленый непромокаемый плащ, висящий на гвозде, вбитом в стену. На столе ваза с засохшими полевыми цветами. Эта композиция навеяла Антону желание рисовать – вот сейчас развернуть холст и вначале широкими мазками очертить белое пространство, а потом добавлять и добавлять штрихи.

– Заброшенная жизнь или увядшие атомы вселенной, – сказал он вслух, имя в виду название ненаписанной картины.

В ответ Коля замычал сквозь кляп. Он видел своего старого друга, который развалился на диване, руки разведены по спинке дивана. Казалось, что он знает его, считывает в глазах желание рисовать. Но это только казалось – кто теперь сидит в камуфляжной форме и лицом с кровоподтёками – для него непонятно. Жизнь все перекрасила.

– Е-у-у, т-о-у оуя рааоууж теее, чоо тт хоучее, – промычал еще раз Николай.

Его противник внимательно посмотрел на него, несколько секунд разглядывал, как тот привязан, а потом подошел и вытащил изо рта кляп. Пленник глубоко задышал.