Брайан Макгрори - Приятель

Я еще раз посмотрел на Пэм. Она пожала плечами. Раньше я не видел ее такой молчаливой. Тогда я прибег к последнему средству, которое часто выручает взрослых. Я сказал Абигейл:

– На днях мы обсудим это подробнее.

И обсудили бы. Мы непременно обсудили бы это дело, если бы еще до всяких обсуждений в дом не прибыли два котенка – второй, разумеется, для маленькой Каролины. На работе я мог (и всегда могу) решительно выступить против коррумпированных политиков. В печати я могу высказывать непопулярные мнения и нередко делаю это. Но дома я пасовал перед девятилетней девочкой, которая просила превратить наш дом в процветающий зоопарк.

Понятно, что не прошло и недели, как я по уши влюбился в этих двух котят, особенно в того, который не переставал мурлыкать (его нарекли Чарли). Но это никак не меняло того факта, что здесь мое имя уже не только не ассоциировалось с понятием «глава семьи», но могло служить ему антонимом.

Прошло еще несколько недель, лето начало сменяться осенью, и однажды в среду, когда в городе не произошло ничего интересного, я удрал с работы в четверть шестого, преисполненный решимости поспеть домой и поужинать вместе с Пэм и девочками. Получалось так, что я почти никогда не успевал домой к ужину, хотя думаю, моей вины в этом не было. Детям положено ужинать в половине шестого или в шесть, не позже. А обозревателю газеты приходится работать в лучшем случае до пяти, а то и до шести. Добираться же до пригорода в час пик приходится не меньше часа. Из этой формулы видно, что успеть я никак не мог.

Само собой, в тот день я застрял в бесконечных пробках на шоссе, которые у самого уравновешенного водителя могут породить большие сомнения относительно смысла жизни. В общем, сидел в машине, кипя от злости. Если бы я так застрял год назад, то неизбежно решил бы, что где-то впереди произошла жуткая катастрофа, что множество тяжелораненых приходится эвакуировать вертолетами «скорой помощи» – не исключено, что в кювет опрокинулся целый автобус с сиротками из детского приюта. Но теперь я жил в пригороде и быстро привык к тому, что это всего лишь обычный час пик, который наблюдается на дороге каждый вечер.

Итак, я стоял в пробке и ругался про себя. Вообще-то я не люблю хныкать и жаловаться, но эти ежедневные простои начали меня доставать. Складывалось впечатление, что большую часть дня я провожу, настраивая приемник то на одну, то на другую станцию, да болтая по мобильному телефону. Заметьте, что с общественным транспортом у нас небогато, а я как обозреватель никогда не могу сказать заранее, где именно закончу тот или иной свой рабочий день, так что машина мне необходима постоянно. Прежний Брайан – тот, который жил в городе, – обожал долгие поездки, поскольку за рулем мог обдумать свои впечатления и привести их в порядок. Но ведь у прежнего Брайана не было списка ежедневных домашних поручений (в добрую милю длиной): пробежаться с собаками, вымыть пол на веранде, полить цветы, помочь Пэм управиться с детишками, накормить неблагодарного цыпленка. Прежнего Брайана не преследовало чувство вины – по поводу того, что он слишком мало времени проводит с детьми, что жизнь его собаки сделалась скучной в тесных пределах двора, что он не столько работает, сколько тратит время на всякие разговоры, что для дома он делает куда меньше необходимого, что он слабовато помогает Пэм.

Делал я гораздо больше, чем прежде, но почти все это выходило у меня плохо. Те, у кого имеются домá и дети, дворы и работа в городе, представляют собой единую закаленную группу, и у всех жизнь расписана по наносекундам. Никаких зазоров не остается.

Вот я и сидел за рулем на массачусетском шоссе и вспоминал о том, как все было раньше, как просто и легко живется в городе, как спокойно и неторопливо можно гулять там с собакой, как легко на сердце, когда не переживаешь о том, что мало внимания уделяешь детям, зато можешь ходить с Пэм по лучшим ресторанам. Например, в тот вечер я пропустил занятия в спортзале, чтобы пораньше попасть домой. Тем самым я оторвался от сложившейся группы мужчин, которые после занятий собираются у телевизора, чтобы посмотреть игру «Ред Сокс». Иными словами, я стал еще на один день дальше от всего того, к чему привык в своей прежней жизни.

Зазвонил телефон.

– Ты успеваешь? – спросила Пэм усталым голосом. Собственно, это очень мягко сказано: голос у нее был измученный. Она крутилась не меньше меня, но ей приходилось гораздо труднее: она разрывалась между своей работой и постоянными заботами о двух девочках, которые хотели все время быть возле нее, и так каждый день. А еще у нее был вечно ноющий жених, который требовал, чтобы она его успокаивала и заверяла, что дальше все будет хорошо.

– Стараюсь успеть, – ответил я. – Только не уверен, что миллион других жителей пригородов позволит мне это сделать.

– Ладно, – сказала Пэм, немного помолчав. – Тогда я покормлю девочек. Они умирают с голоду, к тому же мы хотим лечь сегодня пораньше.

И что я должен был на это ответить? «Не корми голодных детей, потому что я хочу сесть за стол вместе с вами»? Так не ответишь. Я отключился, а через пятьдесят минут, давшихся мне нелегко, приехал домой.

Если я раньше и представлял себе жизнь в пригороде чем-то вроде волшебной сказки – я вхожу в дом на манер Дика Ван Дайка [56], к которому бежит поздороваться обрадованный сынишка, – то эти представления во многом развеялись в первый же раз, когда Цыпа вспорхнул на крыльцо, желая выклевать самые нежные части моего организма. Пэм знала, что я стараюсь делать все как можно лучше, и она это ценила. Знала она и то, что я изо всех сил стараюсь приспособиться к новому, и это она тоже ценила. Когда я наконец переступил порог дома – на час позже, чем рассчитывал, – свет там почти не горел. В передней никого не было, никто меня не встречал (кроме собак), никому не было дела до того, что я приехал домой. Пэм сидела за компьютером в гостиной, уточняя, что сделано в клинике за день. Она взглянула на меня усталыми глазами и вполголоса поздоровалась. Обе девочки растянулись на диване, завороженные неизменным сериалом.

– Все еле живы, – объяснила мне Пэм. И я с разочарованием и всеми своими страхами поплелся на кухню. Там снял фольгу с тарелки равиоли, приготовленных Пэм для меня, и разогрел их в микроволновке. Потом взял местную газету и примостился в уголке, рассеянно поедая равиоли под соусом маринара [57]и читая статью о том, с какой радостью помощник секретаря муниципалитета работает в таком поселке, как наш.

Наверху негромко работал телевизор. Я услышал, как Пэм предупредила девочек: «Еще пять минут, и пора ложиться спать». Тиггер, более настойчивый из двух котят-мейн-кунов, прыгнул с пола на стоявший рядом со мной табурет. Потом с табурета – на стол. Лег и уставился на меня своими глазищами, будто гипнотизируя. Кроме нас двоих, на полутемной кухне никого не было. Я погладил его, сказал, что он умница, несмотря на то что забрался на стол. Да ладно, он ведь стремился хоть несколько минут провести со мной.