Александра Коутс - Клуб юных вдов

Я слегка приподнимаю бедра и сдвигаю юбку к лодыжкам.

– Ты уверена? – спрашивает он. Киваю, ногой стягиваю юбку до самого низа и отбрасываю ее на пол. Ремень Колина поддается мне не сразу, я с трудом вытаскиваю его из шлевок, и он падает, ударяясь пряжкой о ножку столика. Затем расстегиваю его брюки, и он, извиваясь, быстро снимает их. Принимается расстегивать мой лифчик, но не справляется с крючками, и мне приходится делать это самой.

– Извини, – шепчет Колин мне в шею, – давно не практиковался.

У меня вдруг сводит шею, я пытаюсь поменять положение и случайно коленом ударяю Колина в пах. Он морщится, а я смеюсь.

– Я тоже, – говорю я.

Мы ласкаем друг друга и целуемся, настолько глубоко и нежно, что кажется, будто эти поцелуи никогда не закончатся. Наши тела подлаживаются друг под друга, и это абсолютно новое ощущение. Я снова закрываю глаза и стараюсь почувствовать теплое, уверенное прикосновение рук Колина к своей коже.

Снаружи слышится приглушенный хлопок.

– Что это? – спрашивает Колин, выпрямляясь и глядя в окно.

Сажусь и из-за его плеча пытаюсь хоть что-то разглядеть через закрытые жалюзи. Слышны шаги, это точно, а вот папину машину я не вижу. Я хватаю лифчик, но путаюсь в бретельках, поэтому отшвыриваю его и надеваю пуловер. Быстро натягиваю юбку, жестами прошу Колина прибраться, а сама на цыпочках иду в коридор.

В дверь стучат, потом, чрез несколько мгновений, звонят. Папа не стал бы звонить. Меня охватывает непередаваемое облегчение. Кто бы ни стоял за дверью, он скоро уйдет.

– Тэм? – слышу я голос. У меня падает сердце. – Есть кто дома?

В узенькое окошко у двери мне удается разглядеть размытый дождем силуэт. Ной часто одалживал этот плащ, старый рыбацкий дождевик, когда погода портилась. Он называл его «классикой».

Мне хватает секунды, чтобы решить: не ответив Митчу, я признаю свою вину более явно, чем если просто открою дверь. Я берусь за ручку и делаю глубокий, но совсем бесполезный вздох.

– Митч, – говорю я с такой широченной и фальшивой улыбкой, что больно щекам.

Отец Ноя стоит, засунув руки в карманы плаща, и по его спине стучат капли дождя.

– Привет, детка. – Он улыбается улыбкой Ноя, кривой и ласковой. – Можно мне зайти?

Меня охватывает паника. Я торопливо оглядываюсь. Колина нигде не видно, в гостиной тишина и порядок.

– Э-э, конечно, – говорю я, отступая в сторону.

Митч снимает дождевик, стараясь не закапать ковер.

– Извини, что без предупреждения, – говорит он. – Мы давно не виделись, я хотел, чтобы ты знала…

Он замолкает, и я обнаруживаю, что он изучает меня. Я чувствую, как этикетка царапает мне шею и понимаю: пуловер надет задом наперед. Митч переводит взгляд мне за спину и мрачнеет, затем смотрит на ботинки, ботинки Колина, стоящие у стены.

– Просто хотел сказать тебе, что я закончил дом, – глухо говорит Митч. – Ваш дом. Он готов. Если он все еще тебе нужен.

Митч перебрасывает плащ через руку и толкает входную дверь. На мгновение он замирает, и кажется, будто он хочет еще что-то сказать. Однако быстрым шагом уходит под дождь.

– Митч, подождите! – кричу я ему вслед.

Я не представляю, что скажу ему, если он остановится. Не знаю, хочу ли я, чтобы он остановился. Но решать что-либо уже поздно, потому что Митч проходит несколько шагов по блестящему от воды тротуару, открывает дверцу грузовичка и забирается на водительское сиденье.

– Как это не заметил?

У меня кружится голова. Колин топчется у камина. Он без рубашки, стоит сложив руки на груди, будто защищаясь от меня. Мой бюстгальтер висит на спинке кресла, и от входной двери хорошо видны его мятые чашечки и дурацкие перепутанные бретельки. Хватаю его и в сердцах комкаю.

– Прости, – говорит Колин. – Я думал, что собрал все.

– Просто не верится! – пронзительно взвизгиваю я, охваченная первобытной яростью.

Колин делает несколько шагов ко мне и останавливается.

– Ничего страшного, – ласково говорит он. – Все…

– Все полетело к чертям, – перебиваю его я. – Ты это хотел сказать? Ведь другого варианта закончить фразу просто нет.

Колин достает из-за дивана свою рубашку, надевает ее, а затем медленно и молча застегивает каждую пуговицу, тщательно разглаживает каждую складочку на подоле. От всего этого меня бросает в жар. Моя жизнь погублена, я разочаровала единственного человека, который ни разу в жизни не сделал мне ничего плохого, только добро, а Колина волнуют лишь складки на его рубашке?

– Тебе стоит уйти, – цежу я тихо и злобно. В висках пульсирует боль, и я чувствую, что мне надо побыть одной. И подумать. У меня такое ощущение, будто я тону и мне нужно плыть к берегу.

Колин поднимает с пола ремень, плотно наматывает его на руку – так, что пряжка оказывается в ладони. Без единого слова проходит в коридор.

– Я знаю, что ты расстроена, – говорит он, стоя у своих ботинок.

– И что из того?

– Прости, – повторяет он. – Я уйду, если хочешь, но я считаю, что это несправедливо.

Я смеюсь, резко и громко.

– Ты считаешь, что это несправедливо?! – ору я. – Да ты хоть понимаешь, кто это был? Кто застал меня полуодетой? Это отец Ноя.

– Ну, я догадался…

– О, отлично, – говорю я. – Тогда ты, наверное, просто пошутил. Потому что ты ничего не понимаешь, если считаешь все это несправедливостью. Несправедливость как раз в том, что он пришел рассказать мне о том, что дом готов. Тот самый дом, который он строил с Ноем. Дом, который был оставлен мне. Мой дом! – Я уже кричу во все горло, из моих глаз текут слезы. – Дом готов. А я все испортила. В очередной раз.

Колин робко подходит ко мне и осторожно берет за локоть. Я рыдаю, сопли и слезы смешиваются в клейкую массу, но мне плевать на это.

– Тэм, – говорит Колин. – Я не хочу уходить. Я хочу помочь.

Я мотаю головой.

– Не получится, – говорю я. – Я думала… думала, что все это… что все это не настоящее, понимаешь? – Я небрежно вытираю лицо тыльной стороной ладони. – Я была сбита с толку. Ты был сбит с толку. Мы оба… мы оба пытались превратить все это в какую-то другую реальность, которой не существует.

Колин убирает прядь моих волос и притягивает меня к себе.

– Ты ошибаешься, – бормочет он мне в щеку. – Ты ошибаешься. Я не сбит с толку. Я еще никогда не был так уверен в себе. Все это настоящее. И ты сама знаешь. Я знаю, что ты знаешь.

Я с удовольствием втягиваю в себя его запах и отстраняюсь.

– Ты еще не готов, – шепчу я. – Банни была права.

– Банни? – Колин хмурится. – А при чем тут эта полоумная?

– Она не полоумная! – кричу я. – Ты закрыл для себя все возможности. Ты слишком напуган, чтобы хоть что-то чувствовать. Тебе хочется одного: забыться, затеряться на острове, во мне. Со всеми твоими отказами искать смысл или «зонами, свободными от долга». Для тебя это способ уйти от реальности.