Кристин Ханна - Соловей

– Я хочу расспросить о вашем знакомом, Анри Наварра.

Вианна надеялась, что ей удалось не вздрогнуть.

– О ком, герр штурмбанфюрер?

– Анри Наварра.

– А, да. Из отеля. – Она сжала кулаки, чтоб унять дрожь в руках.

– Он ваш друг?

Вианна покачала головой:

– Нет, герр штурмбанфюрер. Мы знакомы, не более того. Городок у нас небольшой.

Фон Рихтер пристально смотрел на нее:

– Если вы врете в мелочах, приходится задуматься, о чем еще вы мне лгали.

– Герр штурмбанфюрер, я не…

– Вас с ним видели.

Он убьет меня, подумала Вианна. Она так долго была осторожна, не спорила с ним, не пререкалась, не встречалась взглядом без необходимости. Но в последние недели он стал непредсказуем, вечно на грани взрыва.

– Городок небольшой, но…

– Его арестовали за связь с врагом, мадам.

– О. – Больше ничего она выдавить из себя не смогла.

– Мы с вами об этом еще поговорим, мадам. В маленькой комнате без окна. И поверьте, я узнаю правду. Узнаю, работаете ли вы с ним.

– Я?

Он так сильно сжал ее руку, что, казалось, кость сейчас треснет.

– Если вы что-нибудь об этом знали, я буду допрашивать ваших детей… с пристрастием. А потом пошлю вас всех в тюрьму Френ.

– Не трогайте детей, умоляю.

Она впервые просила его о чем-либо, и, услышав отчаяние в ее голосе, он вдруг насторожился. Его дыхание участилось. В голубых глазах блеснуло возбуждение. Больше полутора лет она постоянно следила за собой в его присутствии, одевалась неброско, вела себя незаметно, не привлекала внимания, говорила только «да» или «нет, герр штурмбанфюрер». В одну секунду все ее труды пошли прахом. Она показала свою уязвимость, и он это заметил. Теперь он знал, как сделать ей больно.

Через несколько часов Вианна очутилась в той самой маленькой комнате без окон – в подвале ратуши. Она сидела на стуле, вцепившись в подлокотники так, что костяшки побелели.

Она здесь уже давно, одна, и все прикидывала, как лучше отвечать. Что им известно? Чему они поверят? Выдал ли ее Анри?

Нет. Если бы они узнали, что она подделывала документы и прятала еврейских детей, ее бы уже арестовали.

За спиной скрипнула дверь – открылась, потом закрылась.

– Мадам Мориак.

Она встала.

Фон Рихтер медленно обошел ее кругом, пристально разглядывая. Она была в старом, поношенном и выцветшем платье, без чулок, в ботинках на деревянной подошве. Голову она не мыла уже два дня, волосы покрывала льняная косынка, завязанная на манер тюрбана с узлом на лбу. Губная помада закончилась давно, так что губы были бледны, почти бесцветны.

Он остановился перед ней, совсем близко, держа руки за спиной.

Ей пришлось собрать всю свою храбрость, чтоб поднять голову. И тогда – увидев эти ледяные голубые глаза, – она поняла, что попала в беду.

– Вас видели с Анри Наварра на площади. Его подозревают в сотрудничестве с маки, этими трусливыми животными, которые прячутся в лесах и помогают врагу.

Когда союзники высадились в Нормандии, маки устроили хаос по всей стране, подрывая железнодорожные пути, взрывая все подряд. Немцы остервенело ловили и казнили партизан.

– Я с ним едва знакома, герр штурмбанфюрер. А о помощи врагу ничего не знаю.

– Пытаетесь выставить меня идиотом, мадам?

Она помотала головой.

Он хотел ее ударить. Она видела это в его глазах – болезненное, уродливое желание. Оно появилось, когда она взмолилась о снисхождении, и теперь Вианна не представляла, как поправить дело.

Он протянул руку и провел пальцем по ее подбородку:

– Вы и правда невиновны?

– Герр штурмбанфюрер, вы полтора года прожили в моем доме. Вы видите меня каждый день. Я кормлю детей, работаю в саду и преподаю в приюте. Разве от этого союзникам есть хоть какая-то польза?

Он коснулся пальцем ее губ, слегка раздвинув их:

– Если я узнаю, что вы мне солгали, я сделаю вам больно. И мне это понравится. – Он убрал руку. – Но если вы скажете мне правду – сейчас, – я вас пощажу. Вас и ваших детей.

Она похолодела при мысли о том, что будет, если он узнает, как все это время жил под одной крышей с еврейским ребенком. Вот уж это точно выставит его идиотом.

– Я бы ни за что не стала вам лгать, герр штурмбанфюрер. Вы же знаете.

– Вот что я знаю, – сказал он, наклоняясь еще ближе, и зашептал прямо в ухо: – Я надеюсь, что вы лжете, мадам. – И отстранился. – Вы испуганы, – сказал он с улыбкой.

– Мне нечего бояться, – тихо ответила она.

– Увидим. Пока что идите домой, мадам. И молитесь, чтобы я не узнал, что вы мне солгали.

В тот же день Изабель была в Уррюнь. По пути из Парижа две ее «песни» – майор Фоули и сержант Смайт – точно выполняли все инструкции и спокойно миновали все посты. Она уже давно не оглядывалась, но не сомневалась, что они идут, как им велено – хотя бы в ста ярдах позади нее.

На вершине холма, на скамейке перед закрытой почтой, сидел мужчина. В руках у него табличка: ГЛУХОНЕМОЙ. ЖДУ, ПОКА ЗАБЕРЕТ МАТЬ. Удивительно, но немцы до сих пор покупались на эту нехитрую уловку.

Изабель подошла к нему.

– У меня есть зонт, – произнесла она по-английски.

– Кажется, собирается дождь, – отозвался он.

Она кивнула:

– Держитесь за мной, на отдалении. – И двинулась дальше, вверх, к горам.

До коттеджа мадам Бабино она добралась только вечером. У поворота задержалась, дожидаясь, пока догонят летчики.

Первым приблизился человек, сидевший на скамейке.

– Хэллоу, мэм. – Он стащил с головы берет. – Майор Том Дауд, мэм. Велено передать наилучшие пожелания от Сары из По, мэм. Она прекрасная хозяйка. Очень гостеприимная.

Изабель устало улыбнулась. Они были такие… огромные, эти янки, с их широкими улыбками и громовыми голосами. И такими же благодарностями. Совсем не как британцы, которые благодарили сухо и коротко, твердым рукопожатием. Она потеряла счет, сколько раз американцы на прощанье обнимали ее так, что ребра трещали.

– Жюльет, – представилась она.

Следующим прибыл майор Джек Фоули. Он широко улыбнулся и заметил:

– Неслабые горы.

– И то верно, – сказал Дауд, протягивая руку. – Дауд, Чикаго.

– Фоули, Бостон. Приятно познакомиться.

Последним подтянулся сержант Смайт.

– Добрый день, джентльмены, – сухо поздоровался он. – Недурно прогулялись.

– Подождите, горы еще впереди, – с улыбкой сказала Изабель.

Она проводила их к коттеджу, трижды постучала в дверь. Мадам Бабино выглянула в щелку, увидела Изабель и, улыбаясь, распахнула дверь; посторонилась, пропуская гостей в дом. Как всегда, над очагом висел закопченный котелок. Стол был накрыт. Их уже ждали стаканы с молоком и тарелки для супа.

Изабель огляделась:

– Эдуардо?

– В амбаре, с двумя летчиками. С припасами тяжело. Все из-за бомбежек. Полгорода в руинах. Ты выглядишь усталой, Жюльет. Все в порядке? – Она погладила Изабель по щеке.